Ленька пантелеев читать. Ленька пантелеев
(настоящее имя Леонид Иванович Пантёлкин; 1902, Тихвин - 13 февраля 1923, Петроград) - знаменитый петроградский налётчик.
Детство, юность
родился в 1902 году в городе Тихвине Новгородской губернии. Там же закончил начальную школу, получив начальное образование. По окончании школы был принят на профессиональные курсы, где получил престижную по тем временам профессию печатника-наборщика. Работал в типографии газеты «Копейка».
Служба в Красной Армии
В 1919 году Пантелеев добровольно вступил в Красную Армию, направлен в составе одной из частей наНарвский фронт, где принимал участие в боях с войсками генерала Юденича и частями Эстонской армии. Имея незаурядные организаторские способности и задатки лидера, без специального образования дослужился до должности командира пулемётного взвода. По окончании Гражданской войны попал под демобилизацию и в числе тысяч красноармейцев в 1921 году был уволен в запас.
Служба в органах ВЧК
11 июля 1921 года Л. И. Пантелеев был принят на должность следователя в военно-контрольную часть дорожно-транспортной Чрезвычайной комиссии объединённых Северо-Западных железных дорог. Вскоре после этого, 15 октября 1921 года, назначен на должность агента-контролёра в отдел ДТЧК по городу Пскову. В период службы в органах ВЧК Пантелеев стоял на радикальных позициях партийцев-леваков и отрицательно относился к новой экономической политике, что не приветствовалось тогда, с учетом смены курса правительства по отношению к малому бизнесу. Согласно архивной справке ФСБ Российской Федерации, в январе 1922 года Л. И. Пантелеев был уволен из органов ВЧК «по сокращению штатов».
Согласно той же справке, номер приказа и конкретная дата увольнения в материалах личного дела отсутствуют. Это даёт основание части исследователей полагать, что на самом деле он уволен не был, увольнение было инспирировано с целью переводаПантелеева на нелегальное положение и внедрение в преступную среду для выполнения специфических задач. Данная версия не лишена оснований, учитывая, что делопроизводство предусматривает определённый порядок приёма на службу в органы ВЧК и увольнение со службы. В настоящее время какие-либо достоверные данные, подтверждающие или опровергающие данную версию, отсутствуют.
Преступная деятельность
В начале 1922 года Ленька Пантелеев обосновался в Петрограде, где собрал банду в которую вошли: сослуживец Пантелеева по Псковской ВЧК Варшулевич, бывший во время гражданской войны комиссаром батальона член РКП(б) Гавриков и профессиональные уголовники Александр Рейнтоп (кличка Сашка-пан) и Михаил Лисенков (кличка Мишка-Корявый). Примерно в то же время банда совершила ряд разбоев в г. Петрограде и его окрестностях. Налеты Пантелеева отличались тщательной подготовкой, а также некоторой театральностью и бравадой. Оружие Пантелеев и его люди применяли крайне редко. Вместе с тем за время своего существования банда Пантелеева не ограбила ни одной государственной организации. Тот факт, что Пантелеев грабил только нэпманов, создал ему своеобразный романтический ореол в глазах простого народа.
4 сентября 1922 года был арестован после перестрелки в обувном магазине Кожтреста, в ходе которой погиб начальник 3-го отделения Петроградской милиции Павел Барзай, который полгода искал Пантелеева. 10 ноября 1922 года губернский суд Петрограда приговорил Леньку Пантелеева к смертной казни. В ночь с 10 на 11 ноября, воспользовавшись помощью надзирателя, члена партии эсеров, негативно принявших политику правительства, Пантелеев с несколькими сообщниками совершил побег из тюрьмы Кресты и начал новую серию вооружённых разбоев. От первой серии эта отличалась тем, что Пантелеев иногда убивал своих жертв. К ликвидации банды были привлечены не только уголовный розыск, но и органы ГПУ.
В ночь с 12 на 13 февраля 1923 года Пантелеев со своим напарником Лисенковым (Мишка-Корявый) пришли в квартиру к гулящей девице Мицкевич в надежде хорошенько отдохнуть. Пантелеев ввалился в прихожую и запел что-то развязное. И тут, из полутьмы, навстречу бандитам вышел молодой чекист Иван Бусько. За его спиной стояло три бойца. Пантелеев спросил: «В чём дело, товарищи? Кого вы здесь ждёте?» Одновременно он попытался выхватить из кармана браунинг, но тот зацепился за одежду, грянул непроизвольный выстрел. И в это время Бусько в упор выстрелил в голову Пантелеева. Тот замертво упал на пол, а Лисенков попытался бежать. Его ранили в шею. На свободе оставался только Сашка-Пан (Рейнтоп). Его задержали у друга.
Несмотря на объявление в газетах о том, что знаменитый убит, население не сразу поверило этому. Страх перед знаменитым налётчиком был так велик, что подавляющее большинство петроградцев было уверено - Пантелеев жив и ещё себя покажет. Чтобы развеять слухи о неуловимости Пантелеева, его труп по распоряжению властей был выставлен для всеобщего обозрения в городском морге, где его смогли увидеть тысячи человек.
Родными и близкими покойного труп так и не был опознан. В то же время в Петрограде продолжались налеты и разбои от имени Леньки Пантелеева .
В какой именно период Леонид Пантёлкин взял себе псевдоним Лёнька Пантелеев, достоверно не известно.
Две версии
В последнее время версия о том, что Пантелеев являлся агентом ГПУ, внедрённым в криминальную среду, находит всё больше приверженцев из числа исследователей криминального прошлого налётчика. В частности, она нашла свое отражение в многосерийном телефильме «Жизнь и смерть Лёньки Пантелеева».
В защиту этой версии говорят те факты, что до настоящего времени органами ФСБ не предоставлены какие-либо документы, подтверждающие факт увольнения Пантёлкина из органов ВЧК, а также то, что в течение всей своей преступной деятельности бандой Пантёлкина не было совершено ни одного нападения на государственные учреждения. Убийство Пантелеева при задержании сторонниками данной версии объясняется одной из двух причин: а)Пантелеев вышел из под контроля руководства; б)слава о Пантелееве и его авторитет в преступном мире превзошли все допустимые границы.
Официальной остаётся вторая версия, согласно которой, Пантелеев был уволен из органов ВЧК по отрицательным мотивам, после чего приступил к преступной деятельности. Данная версия не совсем вяжется с информацией, предоставленной ФСБ, где сказано, что Пантёлкин был уволен «по сокращению штатов». Как на сотрудника ВЧК, кадровым аппаратом велось
личное дело № 119135 на Пантёлкина Леонида Ивановича, 1902 года рождения, уроженца города Тихвина, быв. Новгородской губернии. Как усматривается из материалов этого дела, Пантёлкин Л. И. 11 июля 1921 года был принят на должность следователя в военно-контрольную часть дорожно-транспортной Чрезвычайной комиссии (ВЧК ДТЧК) объединённых Северо-Западных железных дорог. 15 октября 1921 года переведён на должность агента-контролёра в отдел ДТЧК в город Псков, а в январе 1922 года уволен по сокращению штатов . Номер приказа и конкретная дата увольнения не указаны.
Ленька Пантелеев в литературе и кино
- Лёньке Пантелееву посвящена поэма Е. Полонской «В петле» (1923).
- Жизнь и «подвиги» Леньки Пантелеева нашли свое отражение в многосерийном телефильме «Жизнь и смерть Леньки Пантелеева».
- Пантелееву посвящены рассказ Л. Шейнина и 3-я серия многосерийного телефильма «Рождённая революцией». В обоих произведениях, с учётом их художественного характера и идеологической цензуры, образ Пантелеева весьма далёк от реальности (так, в рассказе Шейнина описывается романтическая привязанность бандита к ограбленной женщине, при этом Лёньку не убивают при задержании, а приговаривают судом к смертной казни, в фильме «Рождённая революцией» Пантелееву приписывается ещё дореволюционное уголовное прошлое, о его службе в ВЧК умалчивается (в отличие от книги, по которой снят фильм). В этом же фильме голос за кадром сообщает, со ссылкой на газету «Петроградская правда», что с ноября 1917 года до задержания Пантелеев совершил 82 убийства, 170 разбоев и 192 ограбления).
- В 2004 году опубликован рассказ Александра Бондаря «Ленька Пантелеев», являющийся современным ремейком рассказа Л. Шейнина, написанного в 1939 году.
- О деле Пантелеева были сняты два документальных фильма (из циклов «Красная полоса» и «Следствие вели…»; в последнем была показана заспиртованная голова Пантелеева, сохранившаяся до наших дней в одной из лабораторий на юридическом факультете Санкт-Петербургского госуниверситета.
- Истории Пантелеева посвящена основанная на документах повесть М. Токарева «Лёнька Пантелеев - сыщиков гроза».
- В криминальной среде Ленька Пантелеев до сих пор пользуется славой неуловимого, лихого налётчика. Ему посвящена не одна песня в жанре «русского шансона». Самые известные - в исполнении Вики Цыгановой (Слова: В. Цыганов, музыка: Ю. Прялкин) из альбома «Гуляй, анархия» (1991) и в исполнении Анатолия Полотно, из альбома «Привет от Леньки Пантелеева» (1990).
- Группа «Bad Balance» записала песню «Ленька Пантелеев» в альбоме Легенды гангстеров (2007).
Л. Пантелеев
Собрание сочинений в четырех томах
Том 1. Ленька Пантелеев
Корней Чуковский. Пантелеев
В одной из повестей Пантелеева появляется - на минуту, не дольше - атаман Хохряков. Этот хриплый пропойца, бандит проезжает деревней во главе своей разбойничьей шайки. Заметив у какой-то избы городскую миловидную женщину, он обращается к ней с подобострастной учтивостью:
Пардон. Я очень извиняюсь. Могу я попросить вашей любезности дать мне ковшик холодной воды?
И когда она дает ему пить, благодарит ее столь же галантно:
О, преогромное мерси!
Бандит, выказывающий себя дамским угодником, - жуткий и в то же время комический образ. Он характеризуется в повести этой единственной фразой. Больше не произносит ни слова. Но в этой фразе он весь, этот бывший ростовский приказчик. Здесь вся его плюгавая наружность и крохотный носик, и пошлые усики, и претенциозная шутовская одежда. Самый стиль его фразы, где исконное русское слово «преогромный» сочетается с французистым «мерси», едко характеризует вульгарность мещанской среды, откуда вынырнул этот галантерейный разбойник.
Так выразителен язык Пантелеева. Человек на минуту промелькнул на странице, произнес мимоходом два слова, и мы видим его с ног до головы.
Вспомним речь молодого буденовца в пантелеевском рассказе «Пакет», такую экспрессивную, что весь человек опять-таки встает перед нами. Это подлинная речь рядового бойца той эпохи, вышедшего из самых глубоких народных низин.
В героев Пантелеева веришь, они ощутимы и зримы именно потому, что каждый из них говорит своим голосом, своим языком. Речевые характеристики лиц - здесь Пантелеев сильнее всего. Где ни разверни его книги, всюду услышишь по-новому схваченную, свежо воспроизведенную речь во всем разнообразии ее интонаций: речь колхозника, милиционера, врача, солдата, деревенской девчонки, матроса, рабочего.
Пантелеев не щеголяет своим мастерством, пользуется им скромно и сдержанно. Ему так дорога его тема, что та форма, в которую он облекает ее, никогда не прельщает его сама по себе.
Какова же тема Пантелеева?
Мне кажется, что она лучше всего выражается следующей поучительной притчей, которую когда-то, лет тридцать назад, он рассказал для детей.
Две лягушки угодили в горшок со сметаной. Одна из них была безвольная, робкая. Она поплавала немножко в сметане, побарахталась и сказала себе:
«Все равно мне отсюда не вылезти. Что ж я буду напрасно барахтаться!.. Уж лучше я сразу утону!»
Подумала она так, перестала барахтаться - и утонула.
«Нет, братцы, - сказала другая, - утонуть я всегда успею. Это от меня не уйдет. А лучше я еще побарахтаюсь».
И так долго барахталась эта лягушка, что в конце концов жидкая сметана под ее быстрыми лапками превратилась в плотное, твердое масло. Лягушка сбила масло, уселась на нем и спаслась.
Отсюда, конечно, мораль:
Не умирай раньше смерти! Барахтайся до последней минуты! Помни, что «воля и труд человека дивные дива творят». Вытравляй у себя из души всякую хилость и дряблость.
Этому и учит Пантелеев. Учит восхищаться людьми величайшего упорства и мужества.
Здесь и Леша Михайлов, построивший из снега и льда несколько зенитных батарей для приманки фашистских «стервятников» («Главный инженер»).
И босоногая девчонка, которая с риском для жизни спасает свой город от налета врагов («Ночка»).
И ее сверстник, двенадцатилетний. Матюша, ленинградский мальчишка, работающий на Неве перевозчиком под дождем снарядов и зенитных осколков («На ялике»).
И многие другие - вплоть до безбоязненной сельской учительницы, которая, пренебрегая опасностью, защищается от вражеских пуль стареньким зонтиком, «да и то, когда уж очень сильно пулять начинают» («Ленька Пантелеев»).
В рассказе «Первый подвиг» Пантелеев выступает опять-таки как проповедник настойчивой воли. Мальчугану, жаждущему прославиться героическим подвигом, один из знаменитых героев советует:
Если уж тебе действительно так хочется совершить подвиг, пожалуйста, бросай курить. Для начала будет неплохо.
Нравоучительные рассказы у нас не в чести. Читатели, как и дети, не любят нотаций. Самое слово дидактика считается чуть ли не ругательным словом. Принято думать, будто лишь худосочие таланта, лишь скудость изобразительных средств побуждает писателя прибегнуть к дидактике.
Но Пантелеев такой сильный художник, что дидактика ему не помеха. Напротив. Поучительные фразы, которые у другого писателя звучали бы непростительной фальшью, здесь, в атмосфере его повестей и рассказов, которых уж никто не назовет худосочными, воспринимаются как законные явления стиля. Его моральная проповедь никогда не дошла бы до детских сердец, если бы он не был художником.
Сила и действенность его поучений именно в художественной достоверности его языка. Не будь у его персонажей такой типической, выразительной речи, верно отражающей их быт, их профессию, их индивидуальные качества, эти люди стали бы отвлеченными схемами, без сердцебиения, без плоти и крови.
Биография Алексея Ивановича Пантелеева очень ярка и эффектна. В детстве он был беспризорником, похищал и электролампочки, и арбузы, и валенки. Если попадался, его били. Потом его отдали в школу для малолетних правонарушителей.
После чего семнадцатилетним юнцом он написал вместе со своим сверстником Григорием Белых талантливую и очень громкую книгу, которая была встречена бурными хвалами и спорами. Вскоре она вышла за рубежом в переводах на французский, голландский, японский и несколько других языков.
Книга называлась «Республика Шкид». Она была воспринята как некое литературное чудо: вчерашние «шпаргонцы» и «шкеты» создали подлинное произведение искусства, в котором чувствуется не только талант, но и мастерство, и культурность, и вкус!
Сам Пантелеев впоследствии, вспоминая свою юность, говорил о «Республике Шкид»:
«Книгу писали два мальчика, только что покинувшие стены детского дома…», «главное, а может быть, и единственное достоинство повести - ее непосредственность, живость, жизненная достоверность».
С этим я никак не могу согласиться. Право же, у «Республики Шкид» есть немало других достоинств.
В этой первой книге двух неопытных «мальчиков» меня больше всего поражает их литературная опытность, их дотошное знание писательской техники.
Повесть написана очень умело, весь сюжет разыгран как по нотам. Каждая сцена эффектна, каждая ситуация разработана наиболее выигрышно, доведена до самого яркого блеска. Каждый персонаж очерчен в книге такими сильными и меткими штрихами, какие доступны лишь зрелым художникам.
Нет, не подмастерьями написана «Республика Шкид», но мастерами, умельцами. Период ученичества был у них далеко позади, когда они взялись за перо для изображения этой милой республики.
Откуда у «мальчиков, только что покинувших стены детского дома», такая крепкая литературная хватка, словно «Республика Шкид» для них не первая проба пера, а по крайней мере десятая или, скажем, пятнадцатая?
Теперь из повести «Ленька Пантелеев» мы знаем, что так оно и было в действительности. Чего только не писал этот необыкновенный мальчишка: и статьи для самодельных журналов, и стихи, и драмы, и памфлеты, и частушки, и сатиры, и повести. Перепробовал все стили и жанры. Ему не было, кажется, двенадцати лет, когда он создал длиннейшую поэму «Черный ворон» и многоголосую оперу из жизни донского казачества. Незадолго до этого им был сочинен обширный цикл авантюрных рассказов и целый роман о разбойниках, цыганах, пиратах под завлекательным заглавием «Кинжал спасения».
Так что, когда эти «мальчики», только что вышедшие из детского дома, принялись за сочинение «Республики Шкид», у них уже был за плечами солидный писательский стаж, особенно у «Леньки» Пантелеева.
Часто бывает так, что писатели придумывают своих героев – дают им вымышленные имена и отправляют на поиски невероятных приключений, которых на самом деле никогда не было. Но в этой книге все иначе. Ленька Пантелеев – это псевдоним автора, Алексея Ивановича Еремеева (1908–1987). И все, что написано в этой повести, – правда.
Герой и автор этой книги, Ленька Пантелеев, родился в Петербурге. Он хотел бы жить как обыкновенный человек – любить родителей, ходить в школу, дружить с хорошими детьми. Но ему не повезло – он рос в сложное для страны время. Началась Первая мировая война (1914–1918), потом в Российской империи за один 1917-й год случились две революции, после чего разразилась кровопролитная гражданская война (1918–1922).
В России наступила новая жизнь. Город Санкт-Петербург переименовали, превратили в Петроград, а затем в Ленинград. Вот только жить там стало невозможно. Свирепствовал голод, царила безработица. Люди умирали от холода, потому что топить печи было нечем, гибли от инфекционных болезней, потому что не хватало врачей и лекарств. Многие дети остались без попечения родителей и оказались на улице. Армия оборванных, голодных, нищих детей промышляла мелкими кражами и была постоянной головной болью городских обывателей.
Из этой книги вы узнаете, как Ленька Пантелеев стал беспризорником. Он встретил немало замечательных людей, которые помогли ему выжить и остаться человеком. Ему посчастливилось попасть в число воспитанников Школы-коммуны имени Достоевского (ШКИД).
Как складывалась дальнейшая судьба Леньки и его друзей, рассказывает повесть Леонида Пантелеева и Григория Белых «Республика ШКИД», по которой был снят знаменитый одноименный художественный фильм.
Весь этот зимний день мальчикам сильно не везло. Блуждая по городу и уже возвращаясь домой, они забрели во двор большого, многоэтажного дома на Столярном переулке. Двор был похож на все петроградские дворы того времени – не освещен, засыпан снегом, завален дровами… В немногих окнах тускло горел электрический свет, из форточек то тут, то там торчали согнутые коленом трубы, из труб в темноту убегал скучный сероватый дымок, расцвеченный красными искрами. Было тихо и пусто.
– Пройдем на лестницу, – предложил Ленька, картавя на букве «р».
– А, брось, – сердито поморщился Волков. – Что ты, не видишь разве? Темно же, как у арапа за пазухой.
– А все-таки?..
– Ну все-таки так все-таки. Давай посмотрим.
Они поднялись на самый верх черной лестницы.
Волков не ошибся: поживиться было нечем.
Спускались медленно, искали в темноте холодные перила, натыкались на стены, покрытые толстым слоем инея, чиркали спичками.
– Дьявольщина! – ворчал Волков. – Хамье! Живут, как… я не знаю… как самоеды какие-то. Хоть бы одну лампочку на всю лестницу повесили.
– Гляди-ка! – перебил его Ленька. – А там почему-то горит!..
Когда они поднимались наверх, внизу, как и на всей лестнице, было темно, сейчас же там тускло, как раздутый уголек, помигивала пузатая угольная лампочка.
– Стой, погоди! – шепнул Волков, схватив Леньку за руку и заглядывая через перила вниз.
За простой одностворчатой дверью, каких не бывает в жилых квартирах, слышался шум наливаемой из крана воды. На защелке двери висел, слегка покачиваясь, большой блестящий замок с воткнутым в скважину ключом. Мальчики стояли площадкой выше и, перегнувшись через железные перила, смотрели вниз.
– Лешка! Ей-богу! Пятьсот «лимонов», не меньше! – лихорадочно зашептал Волков. И не успел Ленька сообразить, в чем дело, как товарищ его, сорвавшись с места, перескочил дюжину ступенек, на ходу с грохотом сорвал замок и выбежал во двор. Ленька хотел последовать его примеру, но в это время одностворчатая дверь с шумом распахнулась и оттуда выскочила толстая краснощекая женщина в повязанном треугольником платке. Схватившись руками за место, где за несколько секунд до этого висел замок, и увидев, что замка нет, женщина диким пронзительным голосом заорала:
– Батюшки! Милые мои! Караул!
Позже Ленька нещадно ругал себя за ошибку, которую он сделал. Женщина побежала во двор, а он, вместо того чтобы подняться наверх и притаиться на лестнице, кинулся за ней следом.
Выскочив во двор и чуть не столкнувшись с женщиной, он сделал спокойное и равнодушное лицо и любезным голосом спросил:
– Виноват, мадам. Что случилось?
– Замок? – удивился Ленька. – Украли? Да что вы говорите? Я видел… Честное слово, видел. Его снял какой-то мальчик. Я думал, это ваш мальчик. Правда думал, что ваш. Позвольте, я его поймаю, – услужливо предложил он, пытаясь оттолкнуть женщину и юркнуть к воротам. Женщина уже готова была пропустить его, но вдруг спохватилась, сцапала его за рукав и закричала:
– Нет, брат, стой, погоди! Ты кто? А? Ты откуда? Вместе небось воровали!.. А? Говори! Вместе?!
И, закинув голову, тем же сильным, густым, как пожарная труба, голосом она завопила:
– Кар-раул!
Ленька сделал попытку вырваться.
– Позвольте! – закричал он. – Как вы смеете? Отпустите! Но уже хлопали вокруг форточки и двери, уже бежали с улицы и со двора люди. И чей-то ликующий голос уже кричал:
– Вора поймали!
Ленька понял, что убежать ему не удастся. Толпа окружила его.
– Кто? Где? – шумели вокруг.
– Вот этот?
– Замок сломал.
– В прачечную забрался…
– Много унес? А?
– Какой? Покажите.
– Вот этот шкет? Курносый?
– Ха-ха! Вот они – полюбуйтесь, пожалуйста, – дети революции!
– Бить его!
– Бей вора!
Ленька вобрал голову в плечи, пригнулся. Но никто его не ударил. Толстая женщина, хозяйка замка, крепко держала мальчика за воротник шубейки и гудела над самым его ухом:
– Ты ведь знаешь этого, который замок унес? Знаешь ведь? А? Это товарищ твой? Верно?
– Что вы выдумываете! Ничего подобного! – кричал Ленька.
– Врет! – шумела толпа.
– По глазам видно – врет!
– В милицию его!
– В участок!
– В комендатуру!
– Пожалуйста, пожалуйста. Очень хогошо. Идемте в милицию, – обрадовался Ленька. – Что же вы? Пожалуйста, пойдемте. Там выяснят, вог я или не вог.
Ничего другого ему не оставалось делать. По горькому опыту он знал, что как бы ни было худо в милиции, а все-таки там лучше, надежнее, чем в руках разъяренной толпы.
– Ты лучше сообщника своего укажи, – сказала какая-то женщина. – Тогда мы тебя отпустим.
– Еще чего! – усмехнулся Ленька. – Сообщника! Идемте, ладно…
И хотя за шиворот его все еще держала толстая баба, он первый шагнул по направлению к воротам.
В милицию его вела толпа человек в десять.
Ленька шел спокойно, лицо не выдавало его – на его лице с рождения застыла хмурая мина, а кроме того, в свои четырнадцать лет он пережил столько разных разностей, что особенно волноваться и беспокоиться не видел причин.
«Ладно. Плевать. Как-нибудь выкручусь», – подумал он и, посвистывая, небрежно сунул руки в карманы рваной шубейки.
В кармане он нащупал что-то твердое.
«Нож», – вспомнил он.
Это был длинный и тонкий, как стилет, колбасный нож, которым они с Волковым пользовались вместо отвертки, когда приходилось свинчивать люстры и колпаки на парадных лестницах богатых домов.
Леонид Пантелеев
«Лёнька Пантелеев»
Вступление
В тот день Волков снова потащил Лёньку воровать электрические лампочки в парадных. В одном из них они украли новенький навесной замок. Подельники не успели выбежать из подъезда, как хозяйка замка подняла шум. Волков успел сбежать, а Лёньке выкрутиться не удалось. Мальчика отвели в милицию и посадили в пустую, холодную камеру. Наплакавшись, Лёнька начал вспоминать, как дошёл до такой жизни.
Глава I
В семье Лёньку звали Алёшей. У его отца Ивана Адриановича был тяжёлый характер. Имел Иван Адрианович и склонность к длительным запоям. Несмотря на это, Лёнька любил отца за честность, прямоту и щедрость. О его прошлом мальчик знал только, что тот служил казачьим офицером и участвовал в русско-японской войне.
Иван Адрианович родился в старообрядческой петербургской семье, торговавшей кирпичом и панельными плитками. Против воли родителей он окончил Елисаветградское военное училище, служил в драгунском полку, успел повоевать, но разочаровался в офицерской жизни, после ранения в полк не вернулся и стал торговать лесом. Женился он на Александре Сергеевне из православной торговой семьи. Она так и не смогла найти общий язык с мужем, которого очень боялась.
Мать и отец ругались, жили врозь, потом снова сходились, а жизнь мальчика шла своим чередом. Рано научившись читать, Лёнька читал всё, что попадалось ему в руки. Паинькой он никогда не был, и вечно попадал в неприятности. Особенно трудно стало Александре Сергеевне справляться с отцовским нравом сына, когда Иван Адрианович окончательно покинул семью.
Глава II
Отец Лёньки умер «на чужбине», не было ни похорон, ни поминок, и мальчику всё время казалось, что отец вот-вот вернётся. Шёл третий год Первой Мировой войны. Осенью Лёнка перешёл во второй класс приготовительного училища и пытался писать стихи. Александра Сергеевна давала уроки музыки, этим и жила семья.
О большевиках мальчик услышал от домработницы Стеши — та собиралась за них голосовать. Перенесённый летом коклюш помешал Лёньке как следует подготовиться к экзаменам, однако в реальное училище он поступил без труда. Студентов училища занимала не столько учёба, сколько политика и вражда с гимназистами.
Принимая активное участие в жизни училища, Лёнька успевал читать. Его тянуло к серьёзным книгам. На этой почве он познакомился с реалистом Владимиром Волковым, серьёзным и немного высокомерным мальчиком из богатой семьи. Он давал Лёньке книги и однажды заехал за ним в собственном экипаже. Во время обеда у Волковых Лёнька узнал, что большевики — это «тевтонские шпионы», заброшенные в Россию, чтобы сеять смуту среди рабочих. С этого дня мальчик думал только о Стеше, которая могла оказаться шпионкой. Волков же начал сторониться Лёньки, узнав, что его отец был простым хорунжим.
Лёнька начал следить за Стешей и даже вскрыл сундучок, где девушка хранила свои вещи. Найденную там брошюрку немецкого экономиста Карла Маркса он посчитал доказательством Стешиной шпионской деятельности. Вскоре всё открылось. Александра Сергеевна посчитала сына вором, но тот рассказал матери о «шпионке» Стеше и потерял сознание.
Глава III
Лёнька проболел 48 дней. Октябрьская Социалистическая революция произошла, когда мальчик лежал в горячечном бреду. Вернувшись в училище перед рождественскими каникулами, Лёнька обнаружил, что его класс сильно поредел. Исчез и Волков. Старшеклассники разгуливали по коридорам в шинелях, а уроки часто отменялись. Наведавшись к приятелю, Ленька узнал, что Волковы уехали в своё поместье.
Зима выдалась голодная. Стеша пошла работать на завод «Треугольник», и чем могла, помогала Александре Сергеевне. Лёнька много читал и пытался сочинять стихи. Весной, когда мальчик перешёл во второй класс, пришло письмо от бывшей няньки. Она приглашала всю семью на лето к себе, в деревню Ярославской губернии. Стеша из Питера уезжать отказалась — осталась беречь имущество.
Глава IV
На станции Александру Сергеевну с детьми ждал рыжебородый кум няньки Секлетеи Фёдоровны. По шедшей через лес дороге на их телегу напали разбойники, но рыжебородый сумел с ними договориться. Это были бойцы Зелёной армии, которая сейчас занимала деревню. По приезде нянька рассказала, что в этой армии, воюющей с большевиками, состояли сыновья рыжебородого Фёдора Глебова.
После революционного Петрограда деревенская жизнь казалась Лёньке спокойной и сытой. Вася и Ляля быстро подружились с сельскими ребятишками, а застенчивый Лёнька долго наблюдал за ними со стороны. Однако вскоре и он влился в компанию деревенский детей, где познакомился с младшим сыном Глебова Игнатом.
Вскоре Лёнька встретился и с председателем комитета бедноты Василием Фёдоровичем Кривцовым. Он рассказал мальчику, что Некрасов описывал места вокруг Чельцова, и показал свой огород, где пытался вырастить помидоры. Растениям не хватало бордосской жидкости, которая стоила очень дорого.
В середине июня в уезде объявился атаман Хохряков, который вскоре появился и в Чельцове. Лёнька бросился предупредить Кривцова, но того не оказалось дома. Мальчик побежал к дороге, и увидел, что Кривцова уже караулит посланный отцом Игнашка Глебов. К счастью для председателя, хохряковцы вскоре ушли из села. Вернувшись домой, Лёнька напился ледяной воды и заболел дифтеритом. Александра Сергеевна решила везти десятилетнего сына к доктору в Ярославль.
Глава V
Остановившись в гостинице «Европа», Александра Сергеевна вызвала детского врача. Он сделал Лёньке укол и заявил, что мальчика следует госпитализировать. Однако в больницу Лёнька так и не попал: в Ярославль ворвались белогвардейцы. Постояльцам «Европы» пришлось спрятаться в гостиничном подвале. В спешке Александра Сергеевна не успела захватить вещи и еду. Вскоре стало известно, что власть большевиков свергнута, и в подвале воцарилось радостное оживление. Александра Сергеевна отважилась сходить за вещами. Вернувшись, женщина сообщила, что у них всё украли.
Выйдя в туалет, Лёнька не устоял перед искушением и отправился на верхние этажи «Европы». На обратном пути Лёнька заблудился, вышел на парадную лестницу и наткнулся на хозяина гостиницы Пояркова и его сына — белогвардейского офицера. Приняв мальчика за воришку, они отвели его в подвал проверить — на самом ли деле он здесь живёт. Убедившись, что его давно ищет мать, Поярков убедил людей выйти из подвала и пообещал угощении за счёт гостиницы. Утром, когда Александра Сергеевна и Лёнька завтракали в ресторане «Европы», снова началась стрельба — коммунисты обстреляли Ярославль из пушек.
Глава VI
Одной из мишеней обстрела оказалась гостиница «Европа». В её подвале остались только те, кому некуда было бежать, в том числе и Александра Сергеевна с Лёнькой. На четвёртый день кончились свечи, еда, и женщина решилась поискать съестного. Лёнька увязался за ней. Поднявшись, они обнаружили, что в длинном гостиничном коридоре живут люди, и пристроились рядом с грузной, строгой женщиной, сельской учительницей Нонной Иеронимовной Тиросидонской.
Мизерные запасы Тиросидонской не спасали от голода. Вскоре в Ярославле не стало воды. Однажды, пробравшись в город, женщины раздобыли много сахара и кофе. Питьевую воду продавал сын гостиничного швейцара, и Александра Сергеевна послала к нему Лёньку. Не найдя водоноса, мальчик решил сам сходить за водой на Волгу.
Оказавшись на улице, Лёнька сообразил, что не знает, как пройти к реке, и пошёл плутать по городу. По дороге его чуть не задержал часовой, затем он сбежал от белогвардейского офицера. Спасаясь от пуль, Лёнька заскочил в сельскохозяйственный магазин, откуда вынес банку с бордосской жидкостью и несколько горстей конопляных семечек. С трудом найдя гостиницу, мальчик вернулся к матери, которая уже сходила с ума. Явившаяся к вечеру, Тиросидорская сообщила, что красные пообещали выпустить мирное население из города.
На следующий день они переправились через Волгу на небольшом пароходике. Лёнька заметил, что на этом же пароходике из осаждённого города сбежало и несколько белых офицеров. Расставшись с Тиросидонской, Александра Сергеевна и Лёнька решили переночевать в деревне Быковке. Под утро на деревню напали хохряковцы. Бандиты хотели расстрелять Лёньку с матерью, но один из бандитов не дал убить ребёнка и позволил им убежать. За деревенской околицей мальчик вспомнил о бордосской жидкости и вернулся за ней, едва снова не попав в лапы хохряковцев. Захватить мамину сумку Лёнька не догадался, и они остались без денег. Через Волгу их переправил сердитый старик, не взяв ни копейки. Добравшись до Чельцова, Лёнька узнал, что председатель, жестоко избитый хохряковцами, попал в госпиталь.
Глава VII
Недели через две Александра Сергеевна снова повезла Лёньку в Ярославль к врачу. Оставив сына в госпитальном саду, мать отправилась на поиски доктора. Внезапно «за углом здания грянула духовая музыка» — это хоронили красноармейцев, погибших во время мятежа. В толпе мальчик увидел Кривцову и узнал, что председатель выжил, получив восемнадцать ран. Женщина отвела мальчика к мужу, который лежал в этом же госпитале. Неожиданно подошедший доктор узнал Лёньку, осмотрел и заявил, что тот «здоров, как бык».
Возвращаясь в Чельцово на пароходе, Лёнька заметил в толпе молодого Пояркова, одетого в лохмотья. В августе Александра Сергеевна несколько раз ездила в Петроград за вещами, которые потом меняла на продукты. Лёнька больше не играл с Глебовым-младшим — он снова пристрастился к чтению. В конце лета из Петрограда в Чельцово переехала Лёнькина тётка с дочерью Ирой. Вскоре село заняли красноармейцы. Глебова-старшего убили, а ещё через несколько дней через село провели пленных хохряковцев во главе с атаманом.
Александра Сергеевна привезла из Питера новость о покушении на Ленина и о том, что Стеша ушла на фронт. На село наступал голод, и женщина решила ехать на поиски «хлебного места», оставив детей на попечение няньки и тётки. Осенью в Чельцово вернулся председатель Кривцов, и Лёнька отдал ему с таким трудом сбережённую бордосскую жидкость.
Александра Сергеевна нашла работу «в маленьком татарском городке на реке Каме». Ей предложили заведовать детской музыкальной школой. Она забрала и детей, и тётку с дочерью.
Глава VIII
Вскоре Александра Сергеевна «уже руководила детским художественным воспитанием во всём городе». Семье отвели две большие меблированные комнаты, а Вася поступил в сельскохозяйственную школу и жил за городом в интернате. В начале марта Александра Сергеевна уехала в Петроград, в служебную командировку. Лёнька в это время лежал в больнице с тифом. Тётка мальчика не навещала, а в последние дни перестала ходить и Ляля. Вернувшись домой, Лёнька обнаружил, что все больны, а мама не вернулась. Он взялся вести хозяйство. Две недели он лечил тётку и Иру, бегал в больницу к Ляле и стряпал обеды. Вскоре тётка поправилась, и Лёнька стал для неё обузой. В это время пришло письмо от Васи, очень довольного своим учением и работой, и мальчик решил податься к брату на «ферму».
В городском земском отделе он узнал, что свободных мест в сельскохозяйственной школе нет. Александра Сергеевна не отвечала ни на письма, ни на телеграммы, тётка становилась всё злее, и Лёнька решил ехать на ферму без сопроводительных бумаг, надеясь на помощь брата.
Домашние дела Васю волновали мало, однако брата он не прогнал. Директор школы Николай Михайлович мальчика не принял, и тот остался «на птичьих правах». Здесь воровали все. Директор, показавшийся мальчику смутно знакомым, и преподаватели обирали учеников, а ученики, чтобы выжить, резали домашнюю скотину в окрестных сёлах. Лёнька тоже быстро выучился этому ремеслу. Сельскохозяйственное дело мальчику не давалось, и он часто расплачивался за свои ошибки.
Однажды, выпасая свиней, Лёнька упустил породистого борова, и ему пришлось бежать из школы. Только теперь мальчик сообразил, что школой руководил бывший белогвардеец Поярков-младший. Лёнька вернулся к тётке, но та была ему не рада — они жили на зарплату и паёк Иры. Мальчик отправился в детский дом, где уже жила Ляля. Детдом размещался в бывшем женском монастыре. Однажды ребята нашли в колокольне припрятанные монашками вещи и попытались продать их на рынке. Так Лёнька попал в милицию, а потом и в другой детдом. Ночью он сбежал оттуда, прихватив припрятанные от ребят женские ботинки, и подался в Питер искать маму.
Денег хватило ненадолго. Лёнька голодал, питался милостыней. В заброшенной усадьбе он нашёл ящики с книгами. Обосновавшись в заколоченном киоске, мальчик продал все книги. Последним его покупателем оказался немец, владевший сапожной мастерской. Узнав, что Лёнька — сирота, он взял его к себе подмастерьем. Если бы не хозяйка, сразу невзлюбившая мальчика, тот бы остался в Казани навсегда.
Прожив у сапожника два месяца мальчик сел на первый попавшийся пароход, попал в городок Пьяный Бор и поселился на пристани в компании беспризорников. Тем временем наступила зима. Лёнька мёрз и голодал, пока его не подобрал на улице весёлый парень. Так мальчик попал в городской комитет РКСМ, где и остался на всю зиму. Вскоре парень, которого звали Юркой, предложил Лёньке поступить в профтехшколу. Мальчика зачислили сразу в третий класс, но рабочие специальности ему не давались, а об алгебре он даже не слыхал. Узнав о неуспеваемости подшефного, Юрка взялся его «подтягивать». Через несколько месяцев Лёнька уже получал хорошие отметки.
Жизнь Лёньки начала налаживаться, когда в губернии вспыхнуло кулацкое восстание, и все комсомольцы ушли сражаться. Юрка погиб, и Лёнька снова почувствовал себя сиротой. Ранней весной он снова попытался добраться до Питера.
Глава IX
В Петроград Лёнька снова не попал. Мальчик передвигался зайцем, уцепившись за сани, пока его нога не попала под полоз. Потеряв тёплые сапоги, он с трудом добрался до ближайшей деревни и постучался в первую же избу. Там он и провалялся в горячке до поздней весны. Выходила Лёньку немолодая крестьянка Марья Петровна Кувшинникова. Некоторое время мальчик прожил у Кувшинниковых, но потом его снова потянуло в странствия.
Теперь Лёнька путешествовал на поездах. В Белгороде его поймал дежурный, агент Ч. К. Допросив мальчика, чекист пожалел его, выписал документ, по которому Лёнька мог доехать до Питера без билета, и дал денег. Ночевал Лёнька в бараке, где его обокрали. Пропажу мальчик обнаружил только в поезде. Его высадили из вагона на неизвестной станции. Всю осень, зиму и лето Лёнька провёл на Украине. Работу он найти не мог, и воровал, чтобы выжить. В конце лета мальчик добрался до Петрограда.
Глава Х
В Лёнькиной квартире жили чужие люди, и мальчик подался на Екатерининский канал, где жила мамина сестра. Там он и нашёл свою семью. Лёнька не узнал выросшую десятилетнюю Лялю. Васина сельскохозяйственная школа закрылась — все учителя оказались бывшими белогвардейцами. Мальчик переехал в Питер и поступил работать в кондитерскую. Он рассказал, как два дня искал Лёньку в лесу и решил, что его загрызли волки.
Александра Сергеевна тоже рассказала о своих злоключениях. Она уже возвращалась к детям, когда на поезд напал дезертирский отряд. Женщина спряталась, зарывшись в угольную крошку, а потом, полуодетая, пробиралась к ближайшей станции. По дороге простудилась, попала в больницу, где заразилась тифом и проболела несколько месяцев. Рассказал о себе и Лёнька. Александра Сергеевна взяла с сына клятву, что тот никогда больше не будет воровать.
Теперь Лёнька мечтал работать на каком-нибудь заводе, но найти такое место было нелегко. Наконец, мальчик устроился на заводик «Экспресс», изготавливающий искусственные минеральные воды. Лёньку поставили помощником пожилого Захара Иваныча. Вдвоём они целый день развозили по городу бутылки в тяжёлой тележке, почти ничего за это не получая.
Глава XI
Во время одного из рейсов Лёнька встретил Волкова, ставшего уличным воришкой. От изумления мальчик выпустил ручку тележки и разбил несколько десятков бутылок. За разбитые бутылки хозяин штрафовал. У Лёньки таких денег не было, и ему пришлось срочно сматываться. Волков помог мальчику скрыться в толпе и предложил пойти вместе с ним на дело. Лёнька согласился только чтобы отвязаться от приятеля, который одновременно и притягивал, и отталкивал его. Воровать мальчик не хотел.
Дома Лёньку дожидалась неожиданная гостья — Стеша, ставшая Степанидой Тимофеевной. Она устроила Александру Сергеевну руководительницей музыкального кружка в клуб завода «Треугольник». Женщина рассказала Стеше о приключениях Лёньки, и та решила серьёзно взяться за мальчика.
Глава XII
Вскоре по настоянию тётки Лёнька поступил в Единую трудовую школу, бывшую когда-то гимназией, где сохранился старый учительский состав, гимназистские порядки, и учились дети богатых нэпманов. Вскоре по школе поползли слухи о Лёнькином прошлом. Мальчика стали называть вором. Несмотря на это Лёнька решил остаться в школе. Однажды он увидел, как какие-то бойскауты переворачивают вверх ногами портрет Карла Маркса, и бросился в драку. Воспользовавшись этим, директриса выгнала мальчика. В тот же день Лёнька натолкнулся на хозяина «Экспресса». Тот потребовал расплатиться за причинённые ему убытки. Мальчику ничего не оставалось, как рассказать обо всём матери.
Александра Сергеевна дала Лёньке денег. По дороге в «Экспресс» он увидел уличную рулетку, и, соблазнившись лёгкими деньгами, проиграл всё, что имел. Не смея вернуться домой, Лёнька отправился бродить по Питеру, и вскоре снова встретил Волкова. На этот раз мальчик не стал отказываться от его предложения.
Лёнька прочно связался с Волковым. После неудачной кражи замка и ночи в холодной камере Лёньку отпустили под поручительство Стеши. Мальчик рассказал всё без утайки, не выдал только имя подельника. Благодаря Стеше, до суда дело не дошло. Она же достала для мальчика путёвку в спецшколу для трудных подростков, заведовал которой Виктор Николаевич Сорокин. Мальчик попал в хорошие руки и через много лет написал повесть о школе имени Достоевского.
Повествование начинается с краткого вступления. Знакомый Лёньки, Волков, снова тащит его с собой красть лампочки в парадных. В одном из них парня схватили и отвели в милицию, где Лёнька начинает вспоминать, как докатился до такой жизни.
Алёша рос в семье бывшего казачьего офицера, который был склонен к длительным запоям. Но мальчик любил своего отца, за его честность, справедливость и щедрость. Отец с матерью часто ругались. Они, то расходились, то снова сходились, а жизнь мальчика шла своим чередом. Рано начав читать, мальчик изучал всё, что только попадало в его руки. Вскоре отец окончательно ушёл из семьи.
На третий год Первой Мировой войны мальчик перешёл во второй класс и старался писать стихотворения. Мать Лёньки работала репетитором. Она давала уроки музыки, чем зарабатывала на проживание семьи.
Мальчик принимал активное участие в жизни училища, но не забывал читать. Ему нравились серьёзные книги. В училище он знакомиться с Владимиром Волковым, который давал Лёньке книги. Однако, узнав, что Алёша был сыном простого хорунжего, начинает сторониться его. В это время повсюду слышались разговоры о большевиках. Многие называли их шпионами Запада, и Лёнька, узнав, что его домработница Стеша собирается голосовать за большевиков, начал следить за ней. Вскоре он обнаружил у девушки томик Карла Маркса и посчитал это доказательством Стешиной шпионской деятельности. Мать посчитала мальчика вором, но он рассказал ей о своих подозрениях, упал без сознания. Лёнька проболел долгое время. В тот момент, когда Алёша был в бреду, произошла революция.
Вернувшись в училище, мальчик заметил, что в училище не стало многих учеников. Пропал и Волков. Он уехал со своей семьёй в поместье, за город. Стеша пошла работать на завод и помогала семье мальчика, чем могла.
Весной, семейство Лёньки переехало в Ярославскую губернию, куда их пригласила бывшая няня мальчика. Здесь он узнал о столкновениях между Народной Армией и белогвардейцами. Через некоторое время Лёня заболел дифтеритом, и мать решила везти его в Ярославль. В Ярославле начались боевые действия, и мать с мальчиком были вынуждены прятаться в подвале.
С трудом выбравшись из города, они благополучно добрались до своей деревни, куда переехали Лёнькина тётя со своей дочерью Ирой. В стране начинался голод. Мать в поисках хлебного места, стала искать работу. Ей предложили стать учительницей музыки в одном татарском городке, куда она забрала сына, и тётю с дочерью.
Вскоре пропала мать мальчика, а его определили в детский дом. Он решается сбежать из детдома и направляется на поиски матери. Поскитавшись по стране он добрался до родного Петербурга, где узнал, что в его квартире проживают посторонние люди. Он вспомнил о маминой сестре и подался к ней, где встретился со своей семьёй. Затем мальчик устроился на небольшой заводик, по производству минеральной воды. Он начал развозить воду в тяжёлой тележке, получая за это гроши.
Во время одного из своих рейсов он встретил Волкова, который стал уличным вором. Волков предложил мальчику пойти с ним на дело. Лёнька согласился, но воровать ему не хотелось. Дома мальчик встретил Стешу, которая помогла матери устроиться учителем музыки в кружок завода Треугольник и решила заняться воспитанием Алёши. Теперь Стешу называли по имени отчеству.
Мальчика отправили в трудовую школу, где многие, узнав о его прошлом стали называть Лёньку вором. Воспользовавшись случайной ошибкой мальчика, его отчислили из школы, и мальчик связался снова с Волковым. После неудачной кражи в парадном, Лёнка все рассказал милиции, не выдав имя подельника.
После этого, его определили в школу для трудных подростков. А через несколько лет, он написал повесть о школе имени Достоевского.
Ленька Пантелеев
Мрачная личность. – Сова. – Лукулловы лепешки. – Пир за счет Викниксора. – Монашенка в штанах. – Один против всех. – «Темная». – Новенький попадает за решетку. – Примирение. – Когда лавры не дают спать.
Вскоре после пожара Шкидская республика приняла в свое подданство еще одного гражданина.
Этот мрачный человек появился на шкидском горизонте ранним зимним утром. Его не привели, как приводили многих; пришел он сам, постучался в ворота, и дворник Мефтахудын впустил его, узнав, что у этого скуластого, низкорослого и густобрового паренька на руках имеется путевка комиссии по делам несовершеннолетних.
В это время шкидцы под руководством самого Викниксора пилили во дворе дрова. Паренек спросил, кто тут будет Виктор Николаевич, подошел и, смущаясь, протянул Викниксору бумагу.
– А-а-а, Пантелеев?! – усмехнулся Викниксор, мельком заглядывая в путевку. – Я уже слыхал о тебе. Говорят, ты стихи пишешь? Знакомьтесь, ребята, – ваш новый товарищ Алексей Пантелеев. Между прочим, сочинитель, стихи пишет.
Эта рекомендация не произвела на шкидцев большого впечатления. Стихи писали в республике чуть ли не все ее граждане, начиная от самого Викниксора, которому, как известно, завидовал и подражал когда-то Александр Блок. Стихами шкидцев удивить было трудно. Другое дело, если бы новенький умел глотать шпаги, или играть на контрабасе, или хотя бы биография у него была чем-нибудь замечательная. Но шпаг он глотать явно не умел, а насчет биографии, как скоро убедились шкидцы, выудить из новенького что-нибудь было совершенно невозможно.
Это была на редкость застенчивая и неразговорчивая личность. Когда у него спрашивали о чем-нибудь, он отвечал «да» или «нет» или просто мычал что-то и мотал головой.
– За что тебя пригнали? – спросил у него Купец, когда новенький, сменив домашнюю одежду на казенную, мрачный и насупившийся, прохаживался в коридоре.
Пантелеев не ответил, сердито посмотрел на Купца и покраснел, как маленькая девочка.
– За что, я говорю, пригнали в Шкиду? – повторил вопрос Офенбах.
– Пригнали… значит, было за что, – чуть слышно пробормотал новенький. Кроме всего, он еще и картавил: вместо «пригнали» говорил «пгигнали».
Разговорить его было трудно. Да никто и не пытался этим заниматься. Заурядная личность, решили шкидцы. Бесцветный какой-то. Даже туповатый. Удивились слегка, когда после обычной проверки знаний новенького определили сразу в четвертое отделение. Но и в классе, на уроках, он тоже ничем особенным себя не проявил: отвечал кое-как, путался; вызванный к доске, часто долго молчал, краснел, а потом, не глядя на преподавателя, говорил:
– Не помню… забыл.
Только на уроках русского языка он немножко оживлялся. Литературу он знал.
По заведенному в Шкиде порядку первые две недели новички, независимо от их поведения, в отпуск не ходили. Но свидания с родными разрешались. Летом эти свидания происходили во дворе, в остальное время года – в Белом зале. В первое воскресенье новенького никто не навестил. Почти весь день он терпеливо простоял на площадке лестницы у большого окна, выходившего во двор. Видно было, что он очень ждет кого-то. Но к нему не пришли.
В следующее воскресенье на лестницу он уже не пошел, до вечера сидел в классе и читал взятую из библиотеки книгу – рассказы Леонида Андреева.
Вечером, перед ужином, когда уже возвращались отпускники, в класс заглянул дежурный:
– Пантелеев, к тебе!
Пантелеев вскочил, покраснел, уронил книгу и, не сдерживая волнения, выбежал из класса.
В полутемной прихожей, у дверей кухни, стояла печальная заплаканная дамочка в какой-то траурной шляпке и с нею курносенькая девочка лет десяти – одиннадцати. Дежурный, стоявший с ключами у входных дверей, видел, как новенький, оглядываясь и смущаясь, поцеловался с матерью и сестрой и сразу же потащил их в Белый зал. Там он увлек их в самый дальний угол и усадил на скамью. И тут шкидцы, к удивлению своему, обнаружили, что новенький умеет не только говорить, но и смеяться. Два или три раза, слушая мать, он громко и отрывисто захохотал. Но, когда мать и сестра ушли, он снова превратился в угрюмого и нелюдимого парня. Вернувшись в класс, он сел за парту и опять углубился в книгу.
Минуты через две к его парте подошел Воробей, сидевший в пятом разряде и не ходивший поэтому в отпуск.
– Пожрать не найдется, а? – спросил он, с заискивающей улыбкой заглядывая новенькому в лицо.
Пантелеев вынул из парты кусок серого пирога с капустой, отломил половину и протянул Воробью. При этом он ничего не сказал и даже не ответил на улыбку. Это было обидно, и Воробей, приняв подношение, не почувствовал никакой благодарности.
* * *Быть может, новенький так и остался бы незаметной личностью, если бы не одно событие, которое взбудоражило и восстановило против него всю школу.
Почти одновременно с Пантелеевым в Шкиде появилась еще одна особа. Эта особа не числилась в списке воспитанников, не принадлежала она и к сословию халдеев. Это была дряхлая старуха, мать Викниксора, приехавшая к нему, неизвестно откуда и поселившаяся в его директорской квартире. Старуха эта была почти совсем слепа. Наверно, именно поэтому шкидцы, которые каждый в отдельности могли быть и добрыми, и чуткими, и отзывчивыми, а в массе, как это всегда бывает с ребятами, были безжалостны и жестоки, прозвали старуху Совой. Сова была существо безобидное. Она редко появлялась за дверью викниксоровской квартиры. Только два-три раза в день шкидцы видели, как, хватаясь свободной рукой за стену и за косяки дверей, пробирается она с какой-нибудь кастрюлькой или сковородкой на кухню или из кухни. Если в это время поблизости не было Викниксора и других халдеев, какой-нибудь шпингалет из первого отделения, перебегая старухе дорогу, кричал почти над самым ее ухом:
– Сова ползет!.. Дю! Сова!..
Но старуха была еще, по-видимому, и глуховата. Не обращая внимания на эти дикие выкрики, с кроткой улыбкой на сером морщинистом лице, она продолжала свое нелегкое путешествие.
И вот однажды по Шкиде пронесся слух, что Сова жарит на кухне какие-то необыкновенные лепешки. Было это в конце недели, когда все домашние запасы у ребят истощались и аппетит становился зверским. Особенно разыгрался аппетит у щуплого Японца, который не имел родственников в Петрограде и жил на одном казенном пайке и на доброхотных даяниях товарищей.
Пока Сова с помощью кухарки Марты священнодействовала у плиты, шкидцы толпились у дверей кухни и глотали слюни.
– Вот так смак! – раздавались голодные завистливые голоса.
– Ну и лепешечки!
– Шик-маре!
– Ай да Витя! Вкусно питается…
А Японец совсем разошелся. Он забегал на кухню, жадно втягивал ноздрями вкусный запах жареного сдобного теста и, потирая руки, выбегал обратно в коридор.
– Братцы! Не могу! Умру! – заливался он. – На маслице! На сливочном! На натуральненьком!..
Потом снова бежал на кухню, становился за спиной Совы на одно колено, воздымал к небу руки и кричал:
– Викниксор! Лукулл! Завидую тебе! Умру! Полжизни за лепешку.
Ребята смеялись. Японец земно кланялся старухе, которая ничего этого не видела, и продолжал паясничать.
– Августейшая мать! – кричал он. – Порфироносная вдова! Преклоняюсь…
В конце концов Марта выгнала его.
Но Японец уже взвинтил себя и не мог больше сдерживаться. Когда через десять минут Сова появилась в коридоре с блюдом дымящихся лепешек в руках, он первый бесшумно подскочил к ней и так же бесшумно двумя пальцами сдернул с блюда горячую лепешку. Для шкидцев это было сигналом к действию. Следом за Японцем к блюду метнулись Янкель, Цыган, Воробей, а за ними и другие. На всем пути следования старухи – и в коридоре, и на лестнице, и в Белом зале – длинной цепочкой выстроились серые бесшумные тени. Придерживаясь левой рукой за гладкую алебастровую стену, старуха медленно шла по паркету Белого зала, и с каждым ее шагом груда аппетитных лепешек на голубом фаянсовом блюде таяла. Когда Сова открывала дверь в квартиру, на голубом блюде не оставалось ничего, кроме жирных пятен.
А шкидцы уже разбежались по классам.
В четвертом отделении стоял несмолкаемый гогот. Запихивая в рот пятую или шестую лепешку и облизывая жирные пальцы, Японец на потеху товарищам изображал, как Сова входит с пустым блюдом в квартиру и как Викниксор, предвкушая удовольствие плотно позавтракать, плотоядно потирает руки.
– Вот, кушай, пожалуйста, Витенька. Вот сколько я тебе, сыночек, напекла, – шамкал Японец, передразнивая старуху. И, вытягивая свою тощую шею, тараща глаза, изображал испуганного, ошеломленного Викниксора…
Ребята, хватаясь за животы, давились от смеха. У всех блестели и глаза, и губы. Но в этом смехе слышались и тревожные нотки. Все понимали, что проделка не пройдет даром, что за преступлением вот-вот наступит и наказание.
И тут кто-то заметил новичка, который, насупившись, стоял у дверей и без улыбки смотрел на происходящее. У него одного не блестели губы, он один не притронулся к лепешкам Совы. А между тем многие видели его у дверей кухни, когда старуха выходила оттуда.
– А ты чего зевал? – спросил у него Цыган. – Эх ты, раззява! Неужели ни одной лепешки не успел слямзить?!
– А ну вас к чегту, – пробормотал новенький.
– Что?! – подскочил к нему Воробей. – Это через почему же к черту?
– А потому, что это – хамство, – краснея, сказал новенький, и губы у него запрыгали. – Скажите – гегои какие: на стагуху напали!..
В классе наступила тишина.
– Вот как? – мрачно сказал Цыган, подходя к Пантелееву. – А ты иди к Вите – накати.
Пантелеев промолчал.
– А ну, иди – попробуй! – наступал на новичка Цыган.
– Сволочь такая! Легавый! – взвизгнул Воробей, замахиваясь на новенького. Тот схватил его за руку и оттолкнул.
И хотя оттолкнул он не Японца, а Воробья, Японец дико взвизгнул и вскочил на парту.
– Граждане! Внимание! Тихо! – закричал он. – Братцы! Небывалый случай в истории нашей республики! В наших рядах оказалась ангелоподобная личность, монашенка в штанах, пепиньерка из института благородных девиц…
– Идиот, – сквозь зубы сказал Пантелеев. Сказано это было негромко, но Японец услышал. Маленький, вечно красный носик его еще больше покраснел. Несколько секунд Еошка молчал, потом соскочил с парты и быстро подошел к Пантелееву.
– Ты что, друг мой, против класса идешь? Выслужиться хочешь?
– Ребята, – повернулся он к товарищам, – ни у кого не осталось лепешки?..
– У меня есть одна, – сказал запасливый Горбушка, извлекая из кармана скомканную и облепленную табачной трухой лепешку.
– А ну, дай сюда, – сказал Японец, выхватывая лепешку. – Ешь! – протянул он ее Пантелееву.
Новенький отшатнулся и плотно сжал губы.
– Ешь, тебе говорят! – побагровел Еонин и сунул лепешку новенькому в рот.
Пантелеев оттолкнул его руку.
– Уйди лучше, – совсем тихо сказал он и взялся за ручку двери.
– Нет, не смоешься! – еще громче завизжал Японец. – Ребята, вали его!..
Несколько человек накинулись на новенького. Кто-то ударил его под колено, он упал. Цыган и Купец держали его за руки, а Японец, пыхтя и отдуваясь, запихивал новенькому в рот грязную, жирную лепешку. Новенький вывернулся и ударил головой Японца в подбородок.
– Ах, ты драться?! – заверещал Японец.
– Вот сволочь какая!
– Дерется, зануда! А?
– В темную его!
– Даешь темную!..
Пантелеева потащили в дальний угол класса. Неизвестно откуда появилось пальто, которое накинули новенькому на голову. Погасло электричество, и в наступившей тишине удары один за другим посыпались на голову непокорного новичка.
Никто не заметил, как открылась дверь. Ярко вспыхнуло электричество. В дверях, поблескивая пенсне, стоял и грозно смотрел на ребят Викниксор.
– Что здесь происходит? – раздался его раскатистый, но чересчур спокойный бас.
Ребята успели разбежаться, только Пантелеев сидел на полу, у классной доски, потирая кулаком свой курносый нос, из которого тоненьким ручейком струилась кровь, смешиваясь со слезами и с прилипшими к подбородку остатками злополучной лепешки.
– Я спрашиваю: что здесь происходит? – громче повторил Викниксор. Ребята стояли по своим местам и молчали. Взгляд Викниксора остановился на Пантелееве. Тот уже поднялся и, отвернувшись в угол, приводил себя в порядок, облизывая губы, глотая слезы и остатки лепешки. Викниксор оглядел его с головы до ног и как будто что-то понял. Губы его искривила брезгливая усмешка.
– А ну, иди за мной! – приказал он новенькому.
Пантелеев не расслышал, но повернул голову в сторону зава.
– Ты! Ты! Иди за мной, я говорю.
Викниксор кивком головы показал на дверь и вышел. Не глядя на ребят, Пантелеев последовал за ним. Ребята минуту подождали, переглянулись и, не сговариваясь, тоже ринулись из класса.
Через полуотворенную дверь Белого зала они видели, как Викниксор открыл дверь в свою квартиру, пропустил туда новенького, и тотчас высокая белая дверь шумно захлопнулась за ними.
Ребята еще раз переглянулись.
– Ну уж теперь накатит – факт! – вздохнул Воробей.
– Ясно, накатит, – мрачно согласился Горбушка, который и без того болезненно переживал утрату последней лепешки.
– А что ж. Накатит – и будет прав, – сказал Янкель, который, кажется один во всем классе, не принимал участия в избиении новичка.
Но, независимо от того, кто как оценивал моральную стойкость новичка, у всех на душе было муторно и противно.
И вдруг произошло нечто совершенно фантастическое. Высокая белая дверь с шумом распахнулась – и глазам ошеломленных шкидцев предстало зрелище, какого они не ожидали и ожидать не могли: Викниксор выволок за шиворот бледного, окровавленного Пантелеева и, протащив его через весь огромный зал, грозно зарычал на всю школу:
– Эй, кто там! Староста! Дежурный! Позвать сюда дежурного воспитателя!
Из учительской уже бежал заспанный и перепуганный Шершавый.
– В чем дело, Виктор Николаевич?
– В изолятор! – задыхаясь, прохрипел Викниксор, указывая пальцем на Пантелеева. – Немедленно! На трое суток!
Шершавый засуетился, побежал за ключами, и через пять минут новенький был водворен в тесную комнатку изолятора – единственное в школе помещение, окно которого было забрано толстой железной решеткой.
Шкидцы притихли и недоумевали. Но еще большее недоумение произвела на них речь Викниксора, произнесенная им за ужином.
– Ребята! – сказал он, появляясь в столовой и делая несколько широких, порывистых шагов по диагонали, что, как известно, свидетельствовало о взволнованном состоянии шкидского президента. – Ребята, сегодня в стенах нашей школы произошел мерзкий, возмутительный случай. Скажу вам откровенно: я не хотел поднимать этого дела, пока это касалось лично меня и близкого мне человека. Но после этого произошло другое событие, еще более гнусное. Вы знаете, о чем и о ком я говорю. Один из вас – фамилии его я называть не буду, она вам всем известна – совершил отвратительный поступок. Он обидел старого, немощного человека. Повторяю, я не хотел говорить об этом, хотел промолчать. Но позже я оказался свидетелем поступка еще более омерзительного. Я видел, как вы избивали своего товарища. Я хорошо понимаю, ребята, и даже в какой-то степени разделяю ваше негодование, но… Но надо знать меру. Как бы гнусно ни поступил Пантелеев, выражать свое возмущение таким диким, варварским способом, устраивать самосуд, прибегать к суду Линча, то есть поступать так, как поступают потомки американских рабовладельцев, – это позорно и недостойно вас, людей советских, и притом почти взрослых…
Оседлав своего любимого конька – красноречие, – Викниксор еще долго говорил па эту тему. Он говорил о том, что надо быть справедливым, что за спиной у Пантелеева – темное прошлое, что он – испорченный улицей парень, ведь в свои четырнадцать лет он успел посидеть и в тюрьмах, и в исправительных колониях. Этот парень долго находился в дурном обществе, среди воров и бандитов, и все это надо учесть, так сказать, при вынесении приговора. А кроме того, может быть, он еще и голоден был, когда совершил свой низкий, недостойный поступок. Одним словом, надо подходить к человеку снисходительно, нельзя бросать в человека камнем, не разобравшись во всех мотивах его преступления, надо воспитывать в себе выдержку и чуткость…
Викниксор говорил долго, но шкидцы уже не слушали его. Не успели отужинать, как в четвертом отделении собрались старшеклассники.
Ребята были явно взволнованы и даже обескуражены.
– Ничего себе – монашенка в штанах! – воскликнул Цыган, едва переступив порог класса.
– Н-да, – многозначительно промычал Янкель.
– Что же это, братцы, такое? – сказал Купец. – Не накатил, значит?
– Не накатил – факт! – поддакнул Воробей.
– Ну, положим, это еще не факт, а гипотеза, – важно заявил Японец. – Хотелось бы знать, с какой стати в этой ситуации Викниксор выгораживает его?!
– Ладно, Япошка, помолчи, – серьезно сказал Янкель. – Кому-кому, а тебе в этой ситуации заткнуться надо бы.
Японец покраснел, пробормотал что-то язвительное, но все-таки замолчал.
Перед сном несколько человек пробрались к изолятору. Через замочную скважину сочился желтоватый свет пятисвечовой угольной лампочки.
– Пантелей, ты не спишь? – негромко спросил Янкель. За дверью заскрипела железная койка, Но ответа не было.
– Пантелеев! Ленька! – в скважину сказал Цыган. – Ты… этого… не сердись. А? Ты, понимаешь, извини нас. Ошибка, понимаешь, вышла.
– Ладно… катитесь к чегту, – раздался из-за двери глухой, мрачный голос. – Не мешайте спать человеку.
– Пантелей, ты жрать не хочешь? – спросил Горбушка.
Ребята потоптались и ушли.
Но попозже они все-таки собрались между собой и принесли гордому узнику несколько ломтей хлеба и кусок сахару. Так как за дверью на этот раз царило непробудное молчание, они просунули эту скромную передачу в щелку под дверью. Но и после этого железная койка не скрипнула.
* * *Разговорчивым Ленька никогда не был. Ему надо было очень близко подружиться с человеком, чтобы у него развязался язык. А тут, в Шкиде, он и не собирался ни с кем дружить. Он жил какой-то рассеянной жизнью, думая только о том, как и когда он отсюда смоется.
Правда, когда он пришел в Шкиду, эта школа показалась ему непохожей на все остальные детдома и колонии, где ему привелось до сих пор побывать. Ребята здесь были более начитанные. А главное – здесь по-хорошему встречали новичков, никто их не бил и не преследовал. А Ленька, наученный горьким опытом, уже приготовился дать достойный отпор всякому, кто к нему полезет.
До поры до времени к нему никто не лез. Наоборот, на него как будто перестали даже обращать внимание, пока не произошел этот случай с Совой, который заставил говорить о Пантелееве всю школу и сделал его на какое-то время самой заметной фигурой в Шкидской республике.
Ленька попал в Шкиду не из института благородных девиц. Он уже давно не краснел при слове «воровство». Если бы речь шла о чем-нибудь другом, если бы ребята задумали взломать кладовку или пошли на какое-нибудь другое, более серьезное дело, может быть, он из чувства товарищества и присоединился бы к ним. Но когда он увидел, что ребята напали на слепую старуху, ему стало противно. Такие вещи и раньше вызывали в нем брезгливое чувство. Ему, например, было противно залезть в чужой карман. Поэтому на карманных воров он всегда смотрел свысока и с пренебрежением, считая, по-видимому, что украсть чемодан или взломать на рынке ларек – поступок более благородный и возвышенный, чем карманная кража.
Когда ребята напали на Леньку и стали его бить, он не очень удивился. Он хорошо знал, что такое приютские нравы, и сам не один раз принимал участие в «темных». Он даже не очень сопротивлялся тем, кто его бил, только защищал по мере возможности лицо и другие наиболее ранимые места. Но когда в класс явился Викниксор и, вместо того чтобы заступиться за Леньку, грозно на него зарычал, Ленька почему-то рассвирепел. Тем но менее он покорно проследовал за Викниксором в его кабинет.
Викниксор закрыл дверь и повернулся к новенькому, который по-прежнему шмыгал носом и вытирал рукавом окровавленное лицо. Викниксор, как заядлый Шерлок Холмс, решил с места в карьер огорошить воспитанника.
– За что тебя били товарищи? – спросил он, впиваясь глазами в Ленькино лицо.
Ленька не ответил.
– Ты что молчишь? Кажется, я тебя спрашиваю: за что тебя били в классе?
Викниксор еще пристальнее взглянул новенькому в глаза:
– За лепешки, да?
– Да, – пробурчал Ленька.
Лицо Викниксора налилось кровью. Можно было ожидать, что сейчас он закричит, затопает ногами. Но он не закричал, а спокойно и отчетливо, без всякого выражения, как будто делал диктовку, сказал:
– Мерзавец! Выродок! Дегенерат!
– Вы что ругаетесь! – вспыхнул Ленька, – Какое вы имеете право?.
И тут Викниксор подскочил и заревел на всю школу:
– Что-о-о?! Как ты сказал? Какое я имею право?! Скотина! Каналья!
– Сам каналья, – успел пролепетать Ленька.
Викниксор задохнулся, схватил новичка за шиворот и поволок его к двери.
Все остальное произошло уже на глазах ошеломленных шкидцев.
* * *Ленька третьи сутки сидел в изоляторе и не знал, что его судьба взбудоражила и взволновала всю школу.
В четвертом отделении с утра до ночи шли бесконечные дебаты.
– Все-таки, ребята, это хамство, – кипятился Янкель. – Парень взял на себя вину, страдает неизвестно за что, а мы…
– Что же ты, интересно, предлагаешь? – язвительно усмехнулся Японец.
– Что я предлагаю? Мы должны всем классом пойти к Викниксору и сказать ему, что Пантелеев не виноват, а виноваты мы.
– Ладно! Дураков поищи. Иди сам, если хочешь.
– Ну и что? А ты что думаешь? И пойду…
– Ну и пожалуйста. Скатертью дорога.
– Пойду и скажу, кто был зачинщиком всего этого дела. И кто натравил ребят на Леньку.
– Ах, вот как? Легавить собираешься?
– Тихо, робя! – пробасил Купец. – Вот что я вам скажу. Всем классом идти – это глупо, конечно. Если все пойдем – значит, все и огребем по пятому разряду…
– Жребий надо бросить, – пропищал Мамочка.
– Может быть, оракула пригласить? – захихикал Японец.
– Нет, робя, – сказал Купец. – Оракула приглашать не надо. И жребий тоже не надо. Я думаю вот чего… Я думаю – должен пойти один и взять всю вину на себя.
– Это кто же именно? – поинтересовался Японец.
– А именно – ты!
– Да… пойдешь ты!
Сказано это было тоном категорического приказа.
Японец побледнел.
Неизвестно, чем кончилась бы вся эта история, если бы по Шкиде не пронесся слух, что Пантелеев выпущен из изолятора. Через несколько минут он сам появился в классе. Лицо его, разукрашенное синяками и подтеками, было бледнее обычного. Ни с кем не поздоровавшись, он прошел к своей парте, сел и стал собирать свои пожитки. Не спеша он извлек из ящика и выложил на парту несколько книг и тетрадок, начатую пачку папирос «Смычка», вязаное, заштопанное во многих местах кашне, коробочку с перышками и карандаши, кулечек с остатками постного сахара – и стал все это связывать обрывком шпагата.
Класс молча наблюдал за его манипуляциями.
– Ты куда это собрался, Пантелей? – нарушил молчание Горбушка.
Пантелеев не ответил, еще больше нахмурился и засопел.
– Ты что – в бутылку залез? Разговаривать не желаешь? А?
– Брось, Ленька, не сердись, – сказал Янкель, подходя к новенькому. Он положил руку Пантелееву на плечо, но Пантелеев движением плеча сбросил его руку.
– Идите вы все к чегту, – сказал он сквозь зубы, крепче затягивая узел на своем пакете и засовывая этот пакет в парту.
И тут к пантелеевской парте подошел Японец.
– Знаешь, Ленька, ты… это самое… ты – молодец, – проговорил он, краснея и шмыгая носом. – Прости нас, пожалуйста. Это я не только от себя, я от всего класса говорю. Правильно, ребята?
– Правильно!!! – загорланили ребята, обступая со всех сторон Ленькину парту. Скуластое лицо новенького порозовело! Что-то вроде слабой улыбки появилось на его пересохших губах.
– Ну, что? Мировая? – спросил Цыган, протягивая новичку руку.
– Чегт с вами! Миговая, – прокартавил Ленька, усмехаясь и отвечая на рукопожатие.
Обступив Леньку, ребята один за другим пожимали ему руку.
– Братцы! Братцы! А мы главного-то не сказали! – воскликнул Янкель, вскакивая на парту. И, обращаясь с этой трибуны к новенькому, он заявил: – Пантелей, спасибо тебе от лица всего класса за то… что ты… ну, ты, одним словом, сам понимаешь.
– За что? – удивился Ленька, и по лицу его было видно, что он не понимает.
– За то… за то, что ты не накатил на нас, а взял вину на себя.
– Какую вину?
– Как какую? Ты же ведь сказал Вите, будто лепешки у Совы ты замотал? Ладно, не скромничай. Ведь сказал?
– Ну да! А кто же?
– И не думал.
– Как не думал?
– Что я, дурак, что ли?
В классе опять наступила тишина. Только Мамочка, не сдержавшись, несколько раз приглушенно хихикнул.
– Позвольте, как же это? – проговорил Янкель, потирая вспотевший лоб. – Что за черт?! Ведь мы думали, что тебя за лепешки Витя в изолятор посадил.
– Да. За лепешки. Но я-то тут при чем?
– Как ни при чем?
– Так и ни при чем.
– Тьфу! – рассердился Янкель. – Да объясни ты наконец, зануда, в чем дело!
– Очень просто. И объяснять нечего. Он спрашивает: «За что тебя били? За лепешки?» Я и сказал: «Да, за лепешки…»
Пантелеев посмотрел на ребят, и шкидцы впервые увидели на его скуластом лице веселую, открытую улыбку.
– А что? Газве не пгавда? – ухмыльнулся он. – Газве не за лепешки вы меня били, чегти?..
Дружный хохот всего класса не дал Пантелееву договорить.
Был заключен мир. И Пантелеев был навсегда принят как полноправный член в дружную шкидскую семью.
Узелок его с перышками, кашне и постным сахаром был в тот же день распакован, и содержимое его легло по своим местам. А через некоторое время Ленька и вообще перестал думать о побеге. Ребята его полюбили, и он тоже привязался ко многим своим новым товарищам. Когда он немного оттаял а разговорился, он рассказал ребятам свою жизнь.
И оказалось, что Викниксор был прав: этот тихенький, неразговорчивый и застенчивый паренек прошел, как говорится, огонь, воду и медные трубы. Он рано растерял семью и несколько лет беспризорничал, скитался по разным городам республики. До Шкиды он успел побывать в четырех или пяти детдомах и колониях; не раз ему приходилось ночевать и в тюремных камерах, и в арестных домах, и в железнодорожных Чека… За спиной его было несколько приводов в угрозыск.
В Шкиду Ленька пришел по своей воле; он сам решил покончить со своим темным прошлым. Поэтому прозвище Налетчик, которое дали ему ребята вместо не оправдавшей себя клички Монашенка, его не устраивало и возмущало. Он сердился и лез с кулаками на тех, кто его так называл. Тогда кто-то придумал ему новую кличку – Лепешкин…
Но тут опять произошло событие, которое не только прекратило всякие насмешки над новеньким, но и вознесло новообращенного шкидца на совершенно недосягаемую высоту.
* * *Как-то, недели за две до поступления в Шкиду, Ленька смотрел в кинематографе «Ампир» на Садовой американский ковбойский боевик. Перед сеансом показывали дивертисмент: выступали фокусники, жонглеры, похожая на рыбу певица в чешуйчатом платье спела два романса, две девушки в матросских штанах сплясали матлот, а под конец выступил куплетист, который исполнял под аккомпанемент маленького аккордеона «частушки на злобу дня». Ленька прослушал эти частушки, и ему показалось, что он сам может написать нисколько не хуже. Вернувшись домой, он вырвал из тетради листок и, торопясь, чтобы не растерять вдохновение, за десять минут набросал шесть четверостиший, среди которых было и такое:
Все это сочинение он озаглавил «Злободневные частушки». Потом подумал, куда послать частушки, и решил послать их в «Красную газету». Несколько дней после зтого он ждал ответа, но ответ не последовал. А потом события Ленькиной жизни завертелись с быстротой американского боевика, и ему уже было не до частушек и не до «Красной газеты». Он забыл о них.
Скоро он очутился в Шкиде.
И вот однажды после уроков в класс четвертого отделения с шумом ворвался взволнованный и запыхавшийся третьеклассник Курочка. В руках он держал скомканный газетный лист.
– Пантелеев! Это не ты? – закричал он, едва переступив порог.
– Что? – побледнел Ленька, с трудом вылезая из-за парты. Сердце его быстробыстро заколотилось. Ноги и руки похолодели.
Курочка поднял над головой, как знамя, газетный лист.
– Ты стихи в «Красную газету» посылал?
– Да… посылал, – пролепетал Ленька.
– Ну, вот. Я так и знал. А ребята спорят, говорят – не может быть.
– Покажи, – сказал Ленька, протягивая руку. Его обступили. Буквы в глазах у него прыгали и не складывались в строчки.
– Где? Где? – спрашивали вокруг.
– Да вот. Ты внизу смотри, – волновался Курочка. – Вон, где написано «Почтовый ящик»…
Ленька нашел «Почтовый ящик», отдел, в котором редакция отвечала авторам. Где-то на втором или третьем месте в глаза ему бросилась его фамилия, напечатанная крупным шрифтом. Когда в глазах у него перестало рябить, он прочел:
«АЛЕКСЕЮ ПАНТЕЛЕЕВУ. Присланные Вам «злободневные частушки» – не частушки, а стишки Вашего собственного сочинения. Не пойдет».
На несколько секунд похолодевшие Ленькины ноги отказались ему служить. Вся кровь прилила к ушам. Ему казалось, что он не сможет посмотреть товарищам в глаза, что сейчас его освистят, ошельмуют, поднимут на смех.
Но ничего подобного не случилось. Ленька поднял глаза и увидел, что обступившие его ребята смотрят на него с таким выражением, как будто перед ними стоит если не Пушкин, то по крайней мере Блок иди Демьян Бедный.
– Вот так Пантелей! – восторженно пропищал Мамочка.
– Ай да Ленька! – не без зависти воскликнул Цыган.
– Может, это не он? – усомнился кто-то.
– Это ты? – спросили у Леньки.
– Да… я, – ответил он, опуская глаза – на этот раз уже из одной скромности.
Газета переходила из рук в руки.
– Дай! Дай! Покажи! Дай позексать! – слышалось вокруг.
Но скоро Курочка унес газету. И Ленька вдруг почувствовал, что унесли что-то очень ценное, дорогое, унесли частицу его славы, свидетельство его триумфа.
Он разыскал дежурного воспитателя Алникпопа и слезно умолил отпустить его на пять минут на улицу. Сашкец, поколебавшись, дал ему увольнительную. На углу Петергофского и проспекта Огородникова Ленька купил у газетчика за восемнадцать тысяч рублей свежий номер «Красной газеты». Еще на улице, возвращаясь в Шкиду, он раз пять развертывал газету и заглядывал в «Почтовый ящик». И тут, как и в Курочкином экземпляре, черным по белому было напечатано: «Алексею Пантелееву…»
Ленька стал героем дня.
До вечера продолжалось паломничество ребят из младших отделений. То и дело дверь четвертого отделения открывалась и несколько физиономий сразу робко заглядывало в класс.
– Пантелей, покажи газетку, а? – умоляюще канючили малыши. Ленька снисходительно усмехался, доставал из ящика парты газету и давал всем желающим. Ребята читали вслух, перечитывали снова, качали головами, ахали от изумления.
И все спрашивали у Леньки:
– Это ты?
– Да, это я, – скромно отвечал Ленька.
Даже в спальне, после отбоя, продолжалось обсуждение этого из ряда вон выходящего события.
Ленька засыпал пресыщенный славой.
Ночью, часа в четыре, он проснулся и сразу вспомнил, что накануне произошло что-то очень важное. Газета, тщательно сложенная, лежала у него под подушкой. Он осторожно достал ее и развернул. В спальне было темно. Тогда он босиком, в одних подштанниках, вышел на лестницу и при бледном свете угольной лампочки еще раз прочел:
«Алексею Пантелееву. Присланные Вами частушки – не частушки, а стишки Вашего собственного сочинения. Не пойдет».
Так в Шкидской республике появился еще один литератор, и на этот раз литератор с именем. Прошло немного времени, и ему пришлось проявить свои способности уже на шкидской арене – на благо республики, которая стала ему родной и близкой.
