Варфоломеевская ночь во франции. Ночь кровавых шпаг Каждый католик участвовавший в резне гугенотов

В ночь на 24 августа 1572 г., то есть в канун Дня святого Варфоломея, в столице Франции вырезали, по различным оценкам, от 2 000 до 4 000 протестантов, которые прибыли в Париж на свадьбу короля Наварры Генриха Бурбона.

С того времени словосочетание «Варфоломеевская ночь» стало нарицательным, а произошедшее не перестает волновать воображение писателей и кинорежиссеров. Но, завороженные вакханалией насилия, художники как правило упускают ряд важных деталей. Их зафиксировали историки.

Если с вниманием изучить исторические данные, то станет понятным – резня в Варфоломеевскую ночь имела совсем не религиозную подкладку. А вот религия явилась замечательным знаменем для людей, желающих добиться своей цели любыми способами. Цель оправдывает средства – такой девиз испокон веков был известен не слишком чистоплотным политикам и другим общественным деятелям. Но чего же удалось достичь в результате дикой резни в далеком 1572-м?

Съезд победителей

Жуткая и на первый взгляд ничем не мотивированная резня, устроенная во Франции мирными обывателями столицы в ночь на святого Варфоломея, станет более понятной, если учесть, что в течении десятилетия страна не вылезала из кровопролитной войны. Формально религиозной, а по сути – гражданской.

Точней, за период с 1562-го по 1570 год по Франции прошли целых три опустошительные религиозные войны. Католики, бывшие в большинстве на севере и востоке страны, сражались с протестантами-кальвинистами, прозванными во Франции гугенотами. Ряды гугенотов составляли как правило представители третьего сословия – провинциальная буржуазия и ремесленники, а также дворяне из южных и западных провинций, недовольные выстраиванием вертикали королевской власти.

Враждующие партии возглавляла феодальная знать, которая стремилась ограничить королевскую власть: католиков – герцог Генрих де Гиз и его родня, гугенотов – король Наварры Антуан Бурбон (отец будущего Генриха IV), а после его смерти – принц де Конде и адмирал Гаспар де Колиньи. Кроме этого, немаловажную роль в интриге сыграла королева-мать Екатерина Медичи, фанатичная католичка, фактически правившая Францией от имени своего слабовольного сына – короля Карла IX.

За внешне религиозным характером войн четко проступал давний династический конфликт. Угроза нависла над королевским домом Валуа: болезненный Карл IX не имел детей, а нетрадиционная сексуальная ориентация его вероятного наследника – брата Генриха (герцога Анжуйского и будущего короля Генриха III) – была всем известна. В то же время угасавшему и вырождавшемуся семейству бросали вызов две пассионарные боковые ветви царствующего дома: Бурбоны и Гизы.

Молодой король Наварры Генрих Бурбон был опасен для королевы-матери не как еретик, а скорей как вероятный претендент на трон, к тому же известный своей любвеобильностью и завидной жизненной силой. Не зря молва приписывала Екатерине отравление матери Генриха – Жанны Д’Альбре.

Но ближе к осени 1570 г. в войне настала кратковременная передышка. По Сен-Жерменскому мирному договору, подписанному в августе, гугеноты получили ряд важных уступок со стороны королевской власти. Им даровали частичную свободу отправления культа, передали ряд крепостей, а Колиньи был введен в Королевский совет, игравший в то время роль правительства Франции. В качестве примирительной PR-акции (а также с целью ограничить растущее влияние Гизов) Екатерина Медичи посоветовала королю выдать замуж свою сестру Маргариту за молодого вождя гугенотов – Генриха Наваррского.

В лагере его сподвижников царила эйфория, им показалось, что они – одержали победу. Колиньи даже сделал предложение для сплочения католического и гугенотского дворянства выступить вместе против короля Испании Филиппа II, который, поддерживая католиков Франции, в то же время постоянно угрожал французским интересам в Италии и Фландрии. Но адмирал не смог учесть, что в душе Екатерины материнские чувства возьмут верх над государственными интересами. Все по тому, что ее вторая дочь, Елизавета, была замужем за королем Испании. А кроме этого, в случае возможной победы над испанцами влияние Колиньи на короля, мечтавшего о воинских подвигах, могло бы стать непреодолимым.

Впрочем, и показная дружба с предводителем гугенотов тоже была только тактическая уловка слабовольного короля, всеми силами старавшегося выйти из-под слишком плотной материнской опеки. И наконец, назначенную еще в 1569 г., в самый разгар третьей религиозной войны, королевскую награду за голову адмирала – 50 000 экю – никто официально не отменил.

Тем не менее к середине августа 1572 г. в столицу Франции на свадебное торжество съехался весь цвет гугенотской аристократии, а также сотни средних и мелких дворян. Они прибывали в Париж вместе с женами, детьми и челядью и подобно всем провинциалам стремились пустить парижанам пыль в глаза. Высокомерие и вызывающая роскошь гугенотов вызывали раздражение: после опустошительных войн города Франции (в отличие от быстро восстановившейся провинции) переживали не наилучшие времена, став центрами нищеты, голода и социального расслоения, чреватого взрывом.

Стихийный и неосознанный ропот обнищавших и оголодавших парижан умело был направлен в богоугодное русло многочисленными католическими проповедниками, с щедростью оплаченными Гизами, испанцами и папой. С кафедр Сорбонны и городских амвонов в адрес наводнивших город «лиц гугенотской национальности» летели проклятия; на них же, еретиков, возлагали всю ответственность за невзгоды, переживаемые Францией.

По Парижу поползли слухи о будто бы раскрытом заговоре, имевшем целью убийства короля и захвата власти, о тревожных знамениях, грозивших парижанам невиданными испытаниями. Вместе с тем провокаторы не скупились на красочные описания богатств, якобы привезенных с собой гугенотами.

По плану народного гнева

В этой обстановке 17 августа проходило бракосочетание Генриха Наваррского и Маргариты Валуа. Пышность церемонии, которая была запланирована как акт гражданского примирения, вызывала у парижан не благоговение и восторг, а ярость и раздражение. А после неудачного покушения 22 августа на Колиньи, который отделался легкой раной, страсти накалились до предела.

О том, что заказали лидера гугенотов королева-мать, ее младший сын и герцог де Гиз, в Париже говорилось открыто. И неудача покушения вызвала раздражение в обеих группировках. Гугеноты хотели сатисфакции, и король, которого заказчики покушения поставили перед свершившимся фактом, был вынужден вместе с братом, матерью и свитой навестить раненого. У постели Колиньи он публично выразил адмиралу сочувствие и обещал взять под королевскую защиту всех его сподвижников. Оставшись с королем наедине, адмирал посоветовал ему поскорей выйти из под материнской опеки.

Содержание этого приватного разговора дошло до ушей королевы-матери, успевшей наладить в столице образцовую систему «стука», и участь Колиньи была предрешена. Тем временем гугенотов до такой степени вдохновило королевское унижение, что они начали вести себя еще более вызывающе. Раздавались даже призывы в срочном порядке покинуть Париж и начать подготовку к новой войне.

Эти настроения тоже дошли до дворца, и тут начал нервничать сам Карл, чем неприменули воспользовались враги Колиньи. Выбрав момент, мать и брат навязали королю идеальный, по их мнению, вариант разрешения появившейся проблемы: довести начатое дело до конца. Это было решением вполне в духе захвативших в то время Европу идей Макиавелли: прав всегда сильный, цель оправдывает средства, победителей не судят.

Поначалу было решено убить в превентивных целях лишь Колиньи и его ближайшее окружение. По мнению организаторов акции, это устрашит остальных гугенотов и подавить реваншистские настроения в их рядах. Распространенная версия о том, что король будто бы в раздражении воскликнул: «Раз вы не смогли убить одного Колиньи, то тогда убейте их всех до одного, чтобы никто не смел бросить мне в лицо, что я клятвопреступник», – основана только на одном единственном свидетельстве очевидца. Которым был герцог Анжуйский, мечтавший о троне и ради достижения заветной цели готовый запустить и поддержать любой компромат на братца Карла.

Скорей всего, идея «окончательного решения гугенотской проблемы» созрела в ходе обсуждения в голове у королевы-матери и была поддержана герцогом де Гизом. А вот в чью голову пришла другая далеко идущая мысль – вовлечь в планируемую акцию «широкие народные массы», придав ей имидж народного возмущения, а не очередного дворцового заговора, – так и осталось тайной. Как и то, почему автору такого заманчивого предложения не пришла мысль об очевидных последствиях спровоцированного народного гнева. Исторический опыт показывает: вакханалия санкционированного насилия очень быстро становится неуправляемой.

Вечером 23 августа, сразу же после того как было решено привлечь народные массы, Лувр тайно посетил бывший старшина городского купечества Марсель, который пользовался в Париже огромным влиянием. Ему было поручено организовать горожан – буржуа, торговцев и бедноту – для проведения широкомасштабной акции против понаехавших в Париж гугенотов. Правоверных парижан разбили на группы по месту жительства, от каждого дома выделялся вооруженный мужчина. Всем группам были розданы списки заранее отмеченных домов, в которых проживали еретики.

И только с наступлением темноты в Лувр вызвали преемника Марселя – купеческого старшину Ле Шаррона, которому королева-мать изложила официальную версию «гугенотского заговора». Что бы его предотвратить парижскому муниципалитету предписывалось: закрыть городские ворота, связать цепями все лодки на Сене, мобилизовать городскую стражу и всех горожан, которые способны носить оружие, разместить вооруженные отряды на площадях и перекрестках и выставить пушки на Гревской площади и у городской ратуши.

Все это начисто опровергает пущенную со временем версию по поводу спонтанного характера начавшейся резни. В действительности она была тщательно спланирована, приготовления провели на удивление оперативно. И к наступлению сумерек речь шла уже не об избирательном политическом убийстве, а про тотальное уничтожение заразы, своего рода религиозно-политическом геноциде.

«Неокончательное решение» гугенотской проблемы

Все события Варфоломеевской ночи известны до деталей, скрупулезно собранных и зафиксированных в монографиях историков.

Услыхав условный сигнал – колокольный звон церкви Сен-Жермен-л’Оксерруа, отряд дворян из свиты герцога де Гиза, который был усилен наемниками-швейцарцами, отправился к дому, где жил Колиньи. Убийцы изрубили адмирала мечами, скинули его тело на мостовую, после чего отрубили голову. Обезображенное тело после еще долго таскали по столичным улицам, перед тем как повесить за ноги на привычном месте казней – площади Монфокон.

Как только с Колиньи покончили, началась массовая бойня: колокольный набат церквей Парижа отозвался похоронным звоном по нескольким тысячам гугенотов и членов их семей. Их убивали в постелях, на улицах, выбрасывая тела на мостовые, а потом – в Сену. Нередко жертвы перед смертью подвергались зверским истязаниям, были зафиксированы также многочисленные случаи надругательств над телами убитых.

Свиту короля Наваррского швейцарцы закололи в покоях Лувра, где ночевали высокие гости. А самого Генриха и принца де Конде король и Екатерина Медичи пощадили, вынудив под угрозой смерти принять католичество. Чтобы окончательно унизить новообращенных, их отвели на «экскурсию» к повешенному обезглавленному телу адмирала.

И все-же, несмотря на тщательно составленный план, истребить всех еретиков в столице Франции за одну ночь не удалось. К примеру, несколько соратников адмирала, остановившихся в предместье Сен-Жермен-де-Пре, смогли прорвать линии городской стражи и покинуть город. Герцог де Гиз лично преследовал их на протяжении нескольких часов, но догнать не смог. Других переживших Варфоломеевскую ночь добивали еще в течение почти недели. Точное число жертв осталось неизвестно; по ряду дошедших до нас деталей (к примеру, могильщикам только на одном парижском кладбище было заплачено 35 ливров за захоронение 1 100 тел) историки оценивают количество убитых в 2 000-4 000 человек.

После столицы волна насилия кровавым колесом прошлась по провинции: от крови, пролитой в Лионе, Орлеане, Труа, Руане и других городах, вода в местных реках и водоемах на несколько месяцев сделалась непригодной для питья. Всего, по разным оценкам, за две недели во Франции убили от 30 до 50 000 человек.

Как и следовало ожидать, в скором времени резня по религиозным мотивам превратилась в простую в резню: почувствовав вкус крови и безнаказанности вооруженные лавочники и городской плебс убивали и грабили дома даже верных католиков, если там можно было чем поживиться.

Как написал один французский историк, «в те дни гугенотом мог себя назвать любой, у кого были деньги, высокое положение и свора алчных родственников, которые не остановились бы ни перед чем, чтобы побыстрей вступить в права наследования». Пышным цветом расцвело сведение личных счетов и всеобщее доносительство: городские власти не затрудняли себя проверкой поступивших сигналов и тут же посылали по указанному адресу команды убийц.

Разгул насилия привел в шок даже его организаторов. Королевские указы с требованием о прекращении резни выходили один за другим, священники с церковных амвонов тоже призывали правоверных христиан остановиться, но запущенный маховик уличной стихии уже не была в состоянии остановить никакая власть. Только через неделю убийства сами собой пошли на спад: пламя «народного гнева» стало потухать, и вчерашние убийцы вернулись к своим семьям и повседневным обязанностям.

Уже 26 августа король официально принял на себя ответственность за резню, заявив, что это делалось по его приказу. В письмах, разосланных в провинцию, папе и зарубежным монархам, события Варфоломеевской ночи интерпретировались как всего лишь превентивная акция против готовившегося заговора. Известие о массовом убийстве гугенотов с одобрением было встречено в Мадриде и Риме и с осуждением – в Англии, Германии и других странах, где были сильны позиции протестантов. Парадоксально, но действия французского королевского двора осудил даже такой известный в истории «гуманист», как русский царь .

Инвестиции в религиозный фанатизм

Жестокости, творившиеся в Варфоломеевскую ночь, красочно описаны в десятках исторических романов, включая самые известные: «Королеву Марго» — Александр Дюма и «Юные годы короля Генриха IV» Генриха Манна. Хватает и экранизаций первого романа: от сусального и причесанного отечественного сериала до брутально-натуралистичного французского фильма Патриса Шеро.

Но практически во всех художественных оценках Варфоломеевской ночи авторы до такой степени заворожены внешней иррациональностью и массовым характером насилия, что спешат объяснить их разгулом религиозного фанатизма, вообще влиянием темных демонов на податливую злу человеческую натуру.

Между тем у парижских буржуа и черни, которые методично вырезали не только дворян-гугенотов, но и их жен и детей, были и другие мотивы. В том числе сугубо материальные.

Во-первых, нет сомнений, что Варфоломеевская ночь явилась преднамеренно спровоцированным бунтом «низов» против «верхов», только умело переведенным с социальных рельсов (иначе мало не показалось бы и католическому дворянству, и жировавшему духовенству) на религиозные. Парижане, как уже было сказано, летом 1572 г. изрядно оголодали и обнищали, а прибывшие гугеноты послужили очевидным социальным раздражителем. Хотя и среди них не все могли похвастаться богатством, каждый из приезжих, будь то самый последний разорившийся дворянчик, предпочитал спустить в Париже последнее су, только бы произвести необходимое впечатление.

Во-вторых, католикам-парижанам щедро было заплачено за убийство гугенотов. Во время посещения Лувра экс-старшина купечества Марсель получил несколько тысяч экю от Гизов и духовенства (королевская казна была, как всегда, пуста) на раздачу капитанам штурмовых групп. Есть свидетельства и того, что убийцам платили «по головам», как каким-то охотникам за скальпами в Новом Свете, и для получения без канители желанного «нала» надо было представить весомое подтверждение своих претензий, для чего подходили головы, носы, уши и прочие части тел жертв.

А ответ на вопрос, зачем погромщики начали убивать вместе с дворянами-гугенотами их жен, детей и прочих родственников, некоторые исследователи предлагают поискать в тогдашнем королевском законодательстве. В частности, в тех статьях его, которые определяли процедуру и характер наследования движимого и недвижимого имущества.

Не вдаваясь в тонкости, все имущество вассала французской короны после его смерти переходило к родственникам, а за неимением их по истечении определенного срока поступало в королевскую казну. Так, например, поступали с имуществом казненных заговорщиков, формально не подлежавшим конфискации: установленный срок проходил, а претенденты из родственников не объявлялись (ибо это грозило им самим лишением головы: объявить их сообщниками было раз плюнуть), и все имущество уходило в казну.

Нет никаких достоверных свидетельств того, что кто-то из организаторов Варфоломеевской ночи сознательно и заранее продумал в том числе и такой меркантильный вопрос. Но известно, что погромщики получили от Екатерины Медичи и герцогов Анжуйского и де Гиза четкие инструкции, суть которых сводилась к одному: не оставлять в живых никого – в том числе и родню приговоренных. С другой стороны, это могла быть и понятная во времена кровной мести дополнительная страховка.

Кровавый опыт Варфоломеевской ночи крепко усвоили по крайней мере двое из высокопоставленных очевидцев. Одним был английский посол в Париже сэр Фрэнсис Уолсингем. Пораженный неоправданной беспечностью гугенотов, позволивших заманить себя в примитивную западню и не имевших даже лазутчиков во вражеском лагере, он задумался о разведывательной службе, которую и была им создана через годы в Англии.

А вторым – счастливо избежавший участи большинства своих соратников Генрих Наваррский. Значительно позднее, после бегства из столицы Франции, возвращения в лоно кальвинизма, еще одной вспыхнувшей религиозной войны, насильственной смерти двух королей (Карла IX и Генриха III) и герцога де Гиза, он победит Католическую лигу. И ценой еще одного (на сей раз добровольного) перехода в католичество займет французский престол, произнеся свою историческую фразу: «Париж стоит мессы».

ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ

24 августа 1572 года в Париже и во всей Франции произошли события, получившие затем имя «Варфоломеевской ночи». В ночь накануне дня святого Варфоломея католики устроили по приказу Карла IX и его матери Екатерины Медичи расправу над протестантами-гугенотами.

Франсуа Дюбуа "Варфоломеевская ночь". XVI век.
Картина того времени. В XVI веке на картине, изображающей историческое событие, спокойно могли сочетаться разные временные пласты. И здесь так: на первом плане - то, что происходило в ночь резни, а дальше - то, что было после. Обратите внимание на фигуру Екатерины Медичи в чёрном платье слева вдали. Когда всё стихло, она специально вышла из Лувра посмотреть на убитых протестантов, это исторический факт. Екатерину всегда изображают в чёрном, и правильно - после смерти мужа она до конца жизни носила траур, снимая его только в редчайших торжественных случаях. Вообще, здесь всё точно - по рассказам очевидцев, вода Сены действительно была красной от крови.

Эта резня стала возможной из-за сложного сочетания политических, религиозных и психологических факторов, постоянной борьбы за первенство между Францией, Испанией и Англией, а также жестоких противоречий внутри самой Франции. На первом месте в сложном клубке мотивов, приведшем к трагедии, стояло понятие Реформации. Когда в последний день октября 1517 года Лютер прибивал свои 95 тезисов к дверям церкви, а несколько позже Кальвин в Женеве разрабатывал свое учение об абсолютном предопределении, предпосылки для Варфоломеевской ночи уже были созданы, оставалось лишь подождать, когда в европейской бочке окажется достаточно пороха и найдется нужный человек с огнем.

В наши дни очень сложно понять, почему одни христиане называли других еретиками и были готовы убивать или отправлять на костер тех, кто не посещает мессу, не признает авторитета Папы или, напротив, прилежно ходит в храм, почитает Богоматерь и святых. Для человека Средневековья религия оставалась одним из важнейших факторов его жизни. Конечно, правители могли с легкостью переходить из католицизма в протестантизм и обратно в зависимости от политической конъюнктуры, знатные люди покупать индульгенции, не сильно заботясь о своем нравственном состоянии, а простые люди - отзываться на религиозные войны, преследуя при этом вполне земные цели.

В этой борьбе протестантов и католиков было бы неверно рассматривать одну из сторон, как прогрессивную и гуманную, а вторую - как жестокую и архаичную. Вне зависимости от принадлежности к той или иной христианской конфессии политики во Франции и за ее пределами могли являть как образец благородства, так и чудеса коварства и изворотливости - периодически происходили кровавые погромы, жертвами которых становилась то одна, то другая сторона. Вот, например, что говорилось в протестантской листовке, распространяемой в Париже 18 октября 1534 года: «Я призываю небо и землю в свидетели истины против этой напыщенной и горделивой папской мессы, которая сокрушает и однажды окончательно сокрушит мир, ввергнет в бездну, сгубит и опустошит». От протестантов не отставали и католики, отправлявшие своих противников на костер как еретиков. Однако сгоревшие мученики рождали на свет все новых последователей, так что Екатерине Медичи, правившей во Франции во второй половине XVI века, приходилось проявлять чудеса изворотливости для сохранения хотя бы видимости единства страны.

Мир вокруг стремительно менялся - все больше людей считали религию своим частным делом, все меньше христиан нуждалось в посредничестве Церкви. Эта индивидуализация веры не принесла успокоения людям - все громче раздавались проповеди, посвященные адским мукам, страшному суду и пляске смерти, все тише звучал голос христианского милосердия и любви. В этих условиях главным оружием протестантов и католиков стали интриги, а не способность передать свои убеждения другим. Власть над Францией была движущей силой этих сражений, в коих религия играла очень важную роль. 24 августа 1572 года католики убивали гугенотов с полным осознанием того, что эта ярость толпы угодна Богу: «Видно, какой может стать сила религиозной страсти, и это кажется непонятным и варварским, когда видишь на всех здешних улицах людей, хладнокровно совершающих жестокости против безобидных соотечественников, часто знакомых, родных» . Автор этих слов венецианский посланник Джованни Микиели был одним из очевидцев происходящего.

Варфоломеевской ночи непосредственно предшествовали два события - свадьба любимицы короля, его родной сестры, католички Маргариты де Валуа с лидером гугенотов Генрихом Наваррским. Это была отчаянная попытка Екатерины Медичи сохранить во Франции мир, но она окончилась неудачей. На брак не дал разрешения римский папа, Генриха сопровождала большая свита богатых гугенотов, все мероприятия проходили в католическом квартале Парижа, и протестантов обещали заставить посетить католический собор. Горожан возмущала показная роскошь церемонии - все это и привело через несколько дней к трагедии.

Формальным поводом к началу резни стало неудачное покушение на еще одного предводителя гугенотов - адмирала Гаспара де Колиньи. Он побуждал короля Карла IX к войне с католической Испанией в союзе с Англией. Человек лично храбрый, с постоянной зубочисткой во рту, которую жевал во время стрессов, адмирал пережил несколько покушений на свою жизнь. Последнее состоялось накануне трагедии: выстрел из аркебузы раздался в тот момент, когда Колиньи нагнулся. Две пули оторвали ему один палец и застряли во второй руке, но эта попытка убийства, заказанного Екатериной Медичи, не желавшей войны с Испанией, сделала резню практически неизбежной, поскольку в Париже находилось множество гугенотов, а сам город в основном населяли католики.

Все началось с сигнала с колокольни церкви Сен-Жермен-л"Оксеру. Истребив вождей протестантов, толпа ринулась убивать без разбора всех, кто не был католиком. На улицах Парижа и других городов разыгрывались кровавые сцены, гибли старики, женщины и дети. Уже на утро 24 августа предприимчивые дельцы стали продавать самодельные талисманы с надписью «Иисус-Мария», которые должны были защищать от погрома.

Испуганный зверствами, Карл IX уже 25 августа берет протестантов под свою защиту: «Его Величество желает знать в точности имена и прозвища всех тех, кто придерживается протестантской веры, у кого есть дома в этом городе и предместьях… (Король -А.З.) желает, чтобы указанные квартальные старшины повелели хозяевам и хозяйкам или тем, кто проживает в названных домах, тщательно охранять всех, кто держится упомянутой веры, чтобы им не было причинено какого-либо ущерба или неудовольствия, но была обеспечена добрая и надежная защита». Королевский приказ не смог остановить поток убийств - до середины сентября, а в отдельных областях еще и дольше, гугенотов грабили и убивали по всей Франции. Историки по-разному оценивают число жертв Варфоломеевской ночи. Максималисты говорили о 100 000 погибших, реальная цифра была значительно меньше - около 40 000 по всей Франции.

28 августа 1572 года в Париже появляется листовка, демонстрирующая до каких жестокостей скатились участники резни за четыре дня: «Впредь никто не дерзнул захватить и держать пленника по причине, указанной выше, без особого распоряжения короля или его служителей, и не пытаться забирать на полях, в усадьбах или имениях коней, кобыл, быков, коров и прочего скота... и не оскорблять ни словом, действием работников, но дозволять им производить и выполнять в мире со всей безопасностью их труд и следовать своему призванию». Но и это заявление Карла IX не смогло остановить бойню. Слишком соблазнительным для многих было желание завладеть имуществом и жизнью людей, фактически поставленных вне закона. Религиозная составляющая происходящего окончательно отошла на второй план, а на первый вышла жестокость отдельных мерзавцев, сотнями убивавших гугенотов (один убил 400 человек, другой - 120, и это только в Париже). По счастью, большинство людей сохранили человеческий облик и даже прятали детей протестантов, спасая их от злодеев.

Самой интересной реакцией на Варфоломеевскую ночь было заявление ярых приверженцев католицизма. Герцог де Невер в большой докладной записке оправдывал Карла IX, полагая, что король не несет ответственности за резню, совершавшуюся «гнусной городской чернью, безоружной, не считая небольших ножей». Самих же участников погромов герцог называл служителями Бога, которые помогли «очистить и облагородить Его Церковь». История показала, что попытка спасти страну или веру, убив часть населения, обречена на провал. Борьба между протестантами и католиками продолжалась еще несколько столетий.

Андрей ЗАЙЦЕВ

Флорентийская купчиха

Екатерина Медичи — пожалуй, одна из самых значительных фигур на политической арене Европы XVI века. Родилась она во Флоренции и в 14 лет вышла замуж за французского принца Генриха де Валуа. Тот, правда, свою итальянскую жену, прямо скажем, не любил и всячески старался ограничить ее доступ к государственным делам. А в 19 лет Генрих II полцарства бросил к ногам своей любовницы Дианы де Пуатье, которая была в два раза его старше. К тому же, воспитанной в купеческой Флоренции Екатерине приходилось несладко в свете: незнание этикета и французского языка вызывало презрение у придворных.

Екатерина Медичи

От унижений до безграничной власти

Чтобы укрепиться, Екатерине было просто необходимо родить королю наследника. Долгое время думали, что королева бесплодна, но маги и алхимики во главе с Нострадамусом не опускали рук: они принялись потчевать Медичи мочой мула и привязывать к ее животу коровий навоз. Трудно сказать, какое из этих средств возымело действие, но королеве удалось-таки родить Генриху II сына Франциска.

Брак Екатерины Медичи и Генриха II был крайне неудачным

В 1559 году король умер после рыцарского турнира, и Екатерина до конца своих дней носила лишь черные одежды в знак траура. Интересно, что до этого во Франции траурными считали белые одежды, и именно Медичи ввела моду на белый цвет. Через год скоропостижно скончался наследник Франциск II, после чего королева осталась регентом при малолетнем сыне Карле IX. Это сделало ее одной из самых могущественных женщин Европы.

Король Франции Карл IX

Женщина на троне

Чтобы упрочить положение Валуа на троне, Екатерина занималась устройством династических браков. Например, новоиспеченного короля Карла она женила на дочери императора Священной римской империи Елизавете. Следующим шагом должен был стать брак ее дочери Маргариты и Генриха Наваррского. Мать Генриха, королева Жанна, согласилась, но при одном условии: Генрих будет продолжать придерживаться гугенотской веры, в то время как сама Медичи была католичкой. Это соглашение впоследствии сыграло с протестантами злую шутку.

Убейте их всех!

18 августа 1572 года Генрих Наваррский прибыл в Париж с огромной свитой, состоявшей из самых именитых гугенотов. Можно сказать, что какое-то время Екатерина терпимо относилась к гугенотам и даже шла им на уступки, но затем резко сменила направление политики. И на этот раз Медичи решила избавиться от протестантской верхушки. Покушение на Гаспара де Колиньи, вождя гугенотов, не удалось.

В черном списке королевы было около десятка военных предводителей протестантов, а также она хотела захватить формальных лидеров партии гугенотов, принцев Бурбонского дома, Генриха Наваррского и принца де Конде. Многие историки считают, что распоряжение «Тогда убейте, убейте их всех!», которое 23 августа дал король Карл IX, вовсе не было призывом к началу повсеместного убийства гугенотов. Вполне возможно, он имел в виду тех самых лиц из списка матери. Но ситуация вышла из-под контроля.

Карл Гун «Канун Варфоломеевской ночи»

Добрые католики на тропе войны

Набат, который «добрые католики» Парижа расценили как призыв к началу кровавой резни, прозвучал с колокольни церкви Сен-Жермен-л"Оксеруа. Историки считают, что на самом деле это мог быть всего лишь сигнал к убийству верхушки гугенотов. Но разъяренные простолюдины принялись отлавливать гугенотов, которых несложно было узнать по их черной одежде, и рвать их на куски.

Парижане не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей. Некоторые под шумок решили разобраться с кредиторами, ограбить соседей или даже избавиться от надоевшей жены, так что под ударами шпаг погибло немало простых католиков. С убитых снимали одежду. Кровавая бойня, начавшаяся накануне дня святого Варфоломея, по самым скромным подсчетам унесла жизни около 3000 гугенотов, многие из которых были весьма именитыми. Помилованы были лишь принцы крови, Генрих Наваррский и принц де Конде, которых, правда, принудили принять католическую веру.

Франсуа Дебюа, изображение Варфоломеевской ночи

Волна насилия, прокатившаяся по Парижу, вылилась за пределы столицы и охватила всю страну. Некоторые историки предлагают называть эту резню не Варфоломеевской ночью, а Варфоломеевским сезоном. Количество жертв обычно оценивают от 8000 до 30000 тысяч. События августа 1572 стали переломным моментом в Религиозных войнах Франции, которые длились больше 30 лет. В памяти протестантов католики закрепились как жестокие люди, а Екатерина Медичи снискала славу злой итальянской королевы.

Екатерину Медичи называли черной королевой

Паиньки-гугеноты

Изображение гугенотов как невинных жертв в данном случае не совсем верно. Дело в том, что и у протестантов было рыльце в пушку. Например, в 1567 году в Ниме французские протестанты устроили массовое убийство католических священников и монахов. Во время ярмарки они собрали важнейших католиков, убили их и бросили в колодец. Конечно, масштабы Мишелады в Ниме не сравнимы с Варфоломеевской ночью — в результате погибло около 90 человек. Но факт остается фактом: гугеноты занимали активную позицию в Религиозных войнах, и их никак нельзя назвать бедными овечками.

Эдуард Деба-Понсан «Утро у ворот Лувра». Екатерина Медичи разглядывает тела убитых

Европа восприняла известия о кровавой резне во Франции крайне негативно. Генриха Анжуйского, который принял непосредственное участие в планировании Варфоломеевской ночи, прозвали «мясным королем». Королева Англии Елизавета тоже была возмущена поведением французов. А Иван Грозный написал императору Максимилиану II письмо, в котором выражал свое крайнее недовольством таким предосудительным обращением с людьми.

Варфоломеевская ночь или «резня в честь святого Варфоломея» (Massacre de la Saint-Barthélemy) началась в Париже ночью на 24 августа 1572 года накануне праздника Святого Варфоломея, продолжалась три дня. Убийцы не щадили даже младенцев.

«Ни пол, ни возраст не вызывали сострадания. То действительно была бойня. Улицы оказались завалены трупами, нагими и истерзанными, трупы плыли и по реке. Убийцы оставляли открытым левый рукав рубашки. Их паролем было: «Слава Господу и королю!» - вспоминал свидетель событий.
Расправа над протестантами-гугенотами в Варфоломеевскую ночь была организована по воле королевы Екатерины Медичи, ее безвольный сын – король Карл IX не посмел ослушаться властной матери.

Печальный ангел церкви Сен-Жермен-л’Осеруа в Париже, из которой в три часа ночи прозвучал колокольный звон – сигнал к началу массовой расправы над гугенотами.

В схватках Варфоломеевской ночи гибли и католики, и гугеноты. Всеобщей суматохой пользовались городские бандиты, безнаказанно грабившие и убивавшие парижан независимо от их религиозных взглядов. Наводить порядок в Париже пришлось городской страже, которая «как всегда прибежала последней».

Накануне кровавой ночи лидеру гугенотов - адмиралу де Колиньи было предсказано, что его повесят. Могущественный вождь гугенотов, которому фактически поклонялась половина Франции, посмеялся над кудесником.
«Говорят, что Колиньи получил восемь дней назад вместе со своим зятем Телиньи предсказание астролога, который сказал, что его повесят, за что подвергся насмешкам, но адмирал сказал: «Посмотрите, есть знак, что предсказание истинное; по меньшей мере, я слышал накануне, что будет повешено мое чучело, такое, каким я был, в течение нескольких месяцев». Итак, астролог сказал правду, ибо его труп, протащенный по улицам и подвергавшийся глумлению до конца, был обезглавлен и повешен за ноги на виселице Монфокона, чтобы стать поживой для воронья.

Такой жалкий конец выпал тому, кто недавно был властителем половины Франции. На нем нашли медаль, на которой были выгравированы слова: «Либо полная победа, либо прочный мир, либо почетная смерть». Ни одному из этих желаний не суждено было сбыться» - записал придворный врач, ставший свидетелем кровавых событий.

Предполагают, что первоначально королева хотела избавиться только от лидера гугенотов – адмирала Гаспара де Колиньи и его соратников, но запланированное политическое убийство стихийно переросло в массовую резню.

По другой версии, массовые убийства тоже были спланированы. Королева решила навсегда пресечь претензии гугенотов во Франции. Варфоломеевская ночь началась спустя 10 дней после свадьбы дочери Екатерины - Марго с Генрихом Наваррским, гугенотом по вероисповеданию. На торжество съехалась вся знать гугенотов, никто не предполагал, что вскоре их ждет жестокая расправа.

Накануне дня Св. Варфоломея. Молодая дама-католичка пытается повязать своему любовнику-гугеноту белую повязку - опознавательный знак католиков. Он обнимает даму и отодвигает повязку.

Накануне Варфоломеевской ночи 22 августа на адмирала Колиньи произошло покушение. Екатерина Медичи и Карл прибыли к нему с визитом вежливости. Колиньи предупредил их, что если покушение повторится, он нанесет свой ответный удар королевской семье.

По письмам испанского посла:
«В указанный день, 22 августа, христианнейший король и его мать посещали адмирала, который сказал королю, что даже если он потеряет левую руку, у него останется правая рука для отмщения, а также 200 тысяч человек, готовых прийти ему на помощь, чтобы отплатить за нанесенное оскорбление: на что король ответил, что сам он, хотя и монарх, никогда не мог и не сможет поднять более 50 тысяч человек».

Посол описывает ход событий Варфоломеевской ночи. В полночь 23 августа король призвал своих приближенных и приказал убить Колиньи, он приказал «отсечь голову адмирала и людей из его свиты».

Церковь Сен-Жермен-л’Осеруа с башней, откуда по легенде был дан сигнал начала Варфоломеевской ночи (без ремонта в кадре никак)

В три часа ночи 24 августа прозвучал сигнал к началу «операции»:
«В воскресенье в день Святого Варфоломея в 3 часа утра пробил набат; все парижане начали убивать гугенотов в городе, ломая двери домов, населенных таковыми, и разграбляя все, что находили.

Сен-Жермен-л’Осеруа была построена в 12 веке на месте древнего капища, любимый храм Екатерины Медичи. За века церковь перестраивалась

«Король Карл, который был очень осторожен и всегда слушался королеву-мать, будучи ревностным католиком, понял в чем дело и сразу же принял решение присоединиться к королеве-матери, не перечить ее воле и прибегнуть к помощи католиков, спасаясь от гугенотов…» - пишет королева Марго о влиянии матери - Екатерины Медичи на своего безвольного брата – Карла.

Король Карл IX

Основной целью Варфоломеевской ночи было устранение Колиньи и его приближенных. Король лично дал распоряжения своим людям.

По воспоминаниям королевского врача:
«Всю ночь в Лувре держали совет. Стража была удвоена и, чтобы не насторожить адмирала, не дозволяли выходить никому, кроме тех, кто предъявлял особый пропуск короля.

Все дамы собрались в опочивальне королевы и, в неведении того, что готовилось, были полумертвы от страха. Наконец, когда приступили к исполнению, королева им сообщила, что изменники решились убить ее в ближайший вторник, ее, короля и весь двор, если только верить письмам, которые она получала. Дамы при такой вести оцепенели. Король не раздевался на ночь; но, вовсю хохоча, выслушивал мнения тех, кто составлял совет, то есть Гиза, Невера, Монпансье, Таванна, Реца, Бирага и Морвилье. Когда Морвилье, которого разбудили и который явился, весь встревоженный, почему король послал за ним в подобный час, услыхал из уст Его Величества предмет этого ночного совещания, он почувствовал, что сердце его охватил такой испуг, что перед тем, как сам король к нему обратился, он поник на своем месте, не в состоянии произнести хотя бы слово.

Когда ему стало несколько легче, Его Величество попросил его высказать свое мнение. «Государь, - ответил он, - это дело довольно серьезное и немаловажное, и оно может вновь возбудить гражданскую войну, более безжалостную, чем когда-либо». Затем, по мере того как король его расспрашивал, он указал ему на неминуемую опасность и закончил, после долгих колебаний и уверток, выводом, что если все, что ему сказали, - правда, надлежит исполнить волю короля и королевы и предать смерти гугенотов. И пока говорил, не мог удержать вздохов и слез.

Король послал без промедления за королем Наварры и принцем де Конде, и в этот неурочный час они явились в опочивальню короля, сопровождаемые людьми из своей свиты.
Когда последние, среди которых находились Монен и Пиль, пожелали войти, дорогу им преградили солдаты гвардии. Тогда король Наварры, оборотись к своим с удрученным лицом, сказал им: «Прощайте, друзья мои. Бог знает, увижу ли я Вас вновь!»

Башня церкви, с которой подали сигнал к началу массовых убийств

В тот же момент Гиз вышел из дворца и направился к капитану городского ополчения, чтобы отдать ему приказ вооружить две тысячи человек и окружить предместье Сен-Жермен, где обитало более пятнадцати сотен гугенотов, чтобы побоище началось одновременно на обоих берегах реки.
Невер, Монпансье и другие сеньоры немедля вооружились и вместе со своими людьми, частью пешими, частью конными, заняли различные позиции, которые были им предписаны, готовые действовать совместно.

Король и его братья не покидали Лувр.
Коссен, капитан гасконцев, немец Бем, бывший паж г-на де Гиза, Отфор, итальянцы Пьер Поль Тоссиньи и Петруччи с многочисленным отрядом явились к отелю адмирала, которого им велено было умертвить. Они взломали дверь и поднялись по лестнице. Наверху они натолкнулись на нечто вроде импровизированной баррикады, образованной из поспешно наваленных сундуков и скамей. Они проникли внутрь и столкнулись с восемью или девятью слугами, которых убили, и увидели адмирала, стоящего у изножия своей кровати, облаченного в платье, подбитое мехом.

Начала заниматься заря, и все вокруг было смутно видно. Они спросили его: «Это ты адмирал?» Он ответил, что да. Тогда они набросились на него и осыпали ударами. Бем выхватил шпагу и приготовился всадить ему в грудь. Но тот: «Ах, молодой солдат, - сказал он, - сжальтесь над моей старостью!» Тщетные слова! Одним ударом Бем свалил его с ног; ему в лицо разрядили два пистолета и оставили его простертым и безжизненным. Весь отель был разграблен.

Между тем кое-кто из этих людей вышел на балкон и сказал: «Он мертв!» Те, что были внизу, Гиз и другие, не хотели верить. Они потребовали, чтобы его выбросили к ним в окно, что и было сделано. Труп обобрали и, когда он был обнажен, разодрали в клочья…»

Амбициозный адмирал Гаспар де Колиньи погиб в Варфоломеевскую ночь

Испанский посол описывает убийство Колиньи немного иначе:
«Вышеназванные Гиз, д"Омаль и д"Ангулем напали на дом адмирала и вступили туда, предав смерти восемь швейцарцев принца Беарнского, которые охраняли дом и пытались его защищать. Они поднялись в покои хозяина и, в то время как он лежал на кровати, герцог де Гиз выстрелил из пистолета ему в голову; затем они схватили его и выбросили нагого из окна во двор его отеля, где он получил еще немало ударов шпагами и кинжалами. Когда его хотели выбросить из окна, он сказал: «О, сударь, сжальтесь над моей старостью!» Но ему не дали времени сказать больше
…Другие католические дворяне и придворные убили много дворян-гугенотов…

…В указанное воскресенье и последующий понедельник он видел, как волочили по улицам трупы адмирала, Ларошфуко, Телиньи, Брикемо, маркиза де Рье, Сен-Жоржа, Бовуара, Пиля и других; их бросили затем на телегу, и неизвестно, точно ли повесили адмирала, но прочих кинули в реку».

Тем временем в Париже продолжались массовые убийства, добрые католики не щадили иноверцев.

«…Были слышны крики: «Бей их, бей их!» Поднялся изрядный шум, и побоище все нарастало…
…Невер и Монпансье прочесывали город с отрядами пехотинцев и конных, следя, чтобы нападали только на гугенотов. Не щадили никого. Были обобраны их дома числом около четырех сотен, не считая наемных комнат и гостиниц. Пятнадцать сотен лиц было убито в один день и столько же в два последующих дня. Только и можно было встретить, что людей, которые бежали, и других, которые преследовали их, вопя: «Бей их, бей!» Были такие мужчины и женщины, которые, когда от них, приставив нож к горлу, требовали отречься ради спасения жизни, упорствовали, теряя, таким образом, душу вместе с жизнью…

Как только настал день, герцог Анжуйский сел на коня и поехал по городу и предместьям с восемью сотнями всадников, тысячью пехотинцев и четырьмя отборными отрядами, предназначенными для штурма домов, которые окажут сопротивление. Штурма не потребовалось. Застигнутые врасплох, гугеноты помышляли только о бегстве.

Среди криков нигде не раздавалось смеха. Победители не позволяли себе, как обычно, бурно выразить радость, настолько зрелище, которое предстало их глазам, было душераздирающим и жутким…

Лувр оставался заперт, все было погружено в ужас и безмолвие. Король не покидал своей опочивальни; он принял довольный вид, веселился и насмехался. Двор давно привели в порядок, и почти восстановилось спокойствие. Сегодня каждый стремится воспользоваться случаем, ища должности или милостей. Доныне никто не дозволил бы маркизу де Виллару занять положение адмирала. Король в испуге, и неясно, что он теперь повелит…»

Рядом с башней церкви и аркой - мэрия округа

Многие иностранцы других религиозных конфессий стали жертвами убийц. Гостям французской столицы пришлось платить немалые деньги за укрытие в домах парижан. Часто хозяева угрожали, что выдадут их убийцам как гугенотов, если они не заплатят.

Австрийский студент описал свой взгляд на кровавые события. Не щадили ни женщин, ни детей. Сердобольных горожан, которые пытались спасти гугенотских детей, тоже убивали как предателей:
«Гайцкофлер и многие из его соучеников жили и питались у священника Бланди, в очень хорошем доме. Бланди посоветовал им не выглядывать из окон, опасаясь банд, которые разгуливали по улицам. Сам он расположился перед входной дверью в облачении священника и четырехугольной шляпе; к тому же он пользовался уважением соседей. Не проходило и часу, чтобы новая толпа не являлась и не спрашивала, не затаились ли в доме гугенотские пташки. Бланди отвечал, что не давал приюта никаким пташкам, кроме студентов, но единственно - из Австрии да из Баварии; к тому же разве его все вокруг не знают? Разве он способен приютить под своей крышей дурного католика? И так он спроваживал всех. А взамен брал со своих пансионеров недурное количество крон, по праву выкупа, постоянно угрожая, что больше не станет никого охранять, если бесчинства не кончатся.

Пришлось поскрести на донышке, где не так уж много и осталось, и заплатить за пансион на три месяца вперед. Трое их сотрапезников, французские пикардийцы, отказались платить (возможно, у них не было требуемой суммы). Итак, они не осмеливались высунуться, ибо поставили бы под угрозу свою жизнь, и упросили Гайцкофлера и его друзей снабдить их дорожной одеждой, которую те привезли из Германии: при подобном переодевании перемена жилья не представляла бы собой такой опасности. И вот эти добрые пикардийцы оставили дом священника; их старые товарищи так и не узнали, куда они ушли, но один бедняк явился сказать Гайцкофлеру, что они в достаточно надежном месте, что от всего сердца благодарят и желали бы поскорее лично выразить свою признательность; наконец, они просят разрешения оставить пока у себя ту одежду, которую им уступили.

Убийства пошли на спад после королевского воззвания, правда, полностью не прекратились. Людей арестовывали на дому и уводили; это Гайцкофлер и его товарищи видели из окна, проделанного в крыше дома. Дом стоял на перекрестке трех улиц, населенных, преимущественно, книгопродавцами, у которых было сожжено книг на многие тысячи крон. Жена одного переплетчика, к которой прильнули двое ее детишек, молилась у себя дома по-французски; явился отряд и пожелал ее арестовать; так как она отказывалась оставить своих детей, ей дозволили наконец взять их за руки. Ближе к Сене им встретились другие погромщики; они завопили, что эта женщина архигугенотка, и вскоре ее бросили в воду, а следом - и ее детей. Между тем один человек, движимый состраданием, сел в лодку и спас два юных существа, вызвав крайнее неудовольствие одного своего родственника и ближайшего наследника, и затем был убит, так как жил богато.

Немцы не насчитали среди своих больше чем 8-10 жертв, которые, по неблагоразумию, слишком рано отважились выбраться в предместья. Двое из них собирались миновать подъемный мост у передних ворот, когда к ним пристал часовой, спросивший, добрые ли они католики. «Да, а почему бы и нет?» - ответил один из них в замешательстве. Часовой ответил: «Раз ты добрый католик (второй назвался каноником из Мюнстера), прочти "Сальве, регина"». Несчастный не справился, и часовой своей алебардой столкнул его в ров; вот на какой лад закончились те дни в предместье Сен-Жермен. Его спутник был уроженцем епископства Бамбергского; у него висела на шее прекрасная золотая цепь, ибо он полагал, что важный вид поможет ему уйти. Стражи тем не менее напали на него, он защищался вместе с двумя слугами, и все трое погибли. Узнав, что их жертва оставила прекрасных коней в немецкой гостинице «Железный Крест», недалеко от университета, убийцы поспешили туда, чтобы их забрать».

Другие города тоже охватила волна массовых религиозных убийств.

«В Руане было убито 10 или 12 сотен гугенотов; в Мо и в Орлеане от них избавились полностью. И когда г-н де Гомикур готовился в обратный путь, он спросил у королевы-матери ответа на свое поручение: она отвечала ему, что не знает никакого иного ответа, кроме того, который Иисус Христос дал ученикам, по Евангелию от Иоанна, и произнесла по-латыни: «Ite et nuntiate quo vidistis et audivistis; coeci vedent, claudi ambulant, leprosi mundantur» и т. д., и сказала ему, чтобы не забыл передать герцогу Альбе: «Beatus, qui поп fuerit in me scandalisatus», и что она всегда будет поддерживать добрые взаимные отношения с католическим государем»

Воспоминания королевы Марго о Варфоломеевской ночи:

Королева Марго, эпизод фильма с Изабель Аджани

«Было принято решение учинить побоище той же - на Святого Варфоломея - ночью. Сразу же приступили к осуществлению этого плана. Все ловушки были расставлены, зазвонили в набаты, каждый побежал в свой квартал, в соответствии с приказом, ко всем гугенотам и к адмиралу. Месье де Гиз направил к дому адмирала немецкого дворянина Бема, который, поднявшись к нему в комнату, проколол его кинжалом и выбросил через окно к ногам своего господина месье де Гиза.

Мне же обо всем этом ничего не говорили, но я видела всех за делами. Гугеноты были в отчаянии от этого поступка, а все де Гизы перешептывались, боясь, как бы те не захотели отомстить им как следует. И гугеноты и католики относились ко мне с подозрением: гугеноты - потому что я была католичкой, а католики - потому что я вышла замуж за короля Наваррского, который был гугенотом.

Мне ничего не говорили вплоть до вечера, когда в спальне у королевы-матери, отходившей ко сну, я сидела на сундуке рядом со своей сестрой принцессой Лотарингской, которая была очень грустна.

Королева-мать, разговаривая с кем-то, заметила меня и сказала, чтобы я отправлялась спать. Я присела в реверансе, а сестра взяла меня за руку, остановила и громко разрыдалась, говоря сквозь слезы: «Ради Бога, сестра, не ходите туда». Эти слова меня очень напугали. Королева-мать, заметив это, позвала сестру и сердито запретила что-либо рассказывать мне. Моя сестра возразила ей, что не понимает, ради чего приносить меня в жертву, отправляя туда. Несомненно, что, если гугеноты заподозрят что-нибудь неладное, они захотят выместить на мне всю свою злость. Королева-мать ответила, что Бог даст и со мной ничего плохого не случится, но как бы то ни было, нужно, чтобы я пошла спать, иначе они могут заподозрить неладное, что помешает осуществить план.

Марго спасает гугенота в Варфоломеевскую ночь

Я видела, что они спорили, но не слышала о чем. Королева-мать еще раз жестко приказала мне идти спать. Обливаясь слезами, сестра пожелала мне доброй ночи, не смея сказать ничего более, и я ушла, оцепенев от страха, с обреченным видом, не представляя себе, чего мне надо бояться. Оказавшись у себя, я обратилась с молитвой к Богу, прося его защитить меня, сама не зная от кого и от чего. Видя это, мой муж, который был уже в постели, сказал, чтобы я ложилась спать, что я и сделала. Вокруг его кровати стояло от 30 до 40 гугенотов, которых я еще не знала, так как прошло лишь несколько дней после нашей свадьбы. Всю ночь они только и делали, что обсуждали случившееся с адмиралом, решив на рассвете обратиться к королю и потребовать наказания месье де Гиза. В противном случае они угрожали, что расправятся с ним сами. Я же не могла спать, помня о слезах сестры, охваченная страхом, который они во мне вызвали, не зная, чего мне бояться. Так прошла ночь, и я не сомкнула глаз. На рассвете мой муж сказал, что хочет пойти поиграть в лапту в ожидании пробуждения короля Карла. Он решил сразу просить его о наказании. Он и все его приближенные вышли из моей комнаты. Я же, видя, что занимается рассвет, и считая, что опасность, о которой говорила сестра, миновала, сказала своей кормилице, чтобы она закрыла дверь и дала мне вволю поспать.

Часы на роковой башне, давшей сигнал

Через час, когда я еще спала, кто-то, стуча ногами и руками в дверь, закричал: «Наваррский! Наваррский!» Кормилица, думая, что это был мой муж, быстро побежала к двери и открыла ее. На пороге стоял дворянин по фамилии де Леран, раненный шпагой в локоть и алебардой в руку. Его преследовали четыре стрелка, которые вместе с ним вбежали в мою комнату. Стремясь защититься, он бросился на мою кровать и схватил меня. Я пыталась вырваться, но он крепко держал меня. Я совершенно не знала этого человека и не понимала его намерений - хочет ли он причинить мне зло или же стрелки были против него и против меня. Мы оба с ним были очень напуганы. Наконец, слава Богу, к нам прибыл месье де Нанси, капитан гвардии, который, видя, в каком я состоянии, и сострадая мне, не мог вместе с тем удержаться от смеха. Он очень рассердился на стрелков за их бестактность, приказал им выйти из моей комнаты и освободил меня из рук этого несчастного, который все еще держал меня. Я велела уложить его в моей комнате, перевязать и оказать ему помощь, пока он не почувствует себя хорошо.

В то время когда я меняла свою рубашку, так как вся была в крови, месье де Нанси рассказал, что произошло, заверяя меня, что мой муж был в комнате короля Карла и что с ним все в порядке. На меня набросили темное манто и капитан отвел меня в комнату моей сестры мадам Лотарингской, куда я вошла скорее мертвая от страха, чем живая.

Другие часы - астрологические

Сюда через прихожую, все двери которой были открыты, вбежал дворянин по фамилии Бурс, спасаясь от стрелков, преследовавших его. В трех шагах от меня его закололи алебардой. Я потеряла сознание и упала на руки месье де Нанси. Очнувшись, я вошла в маленькую комнату, где спала моя сестра. В это время месье де Мьоссан, первый дворянин из окружения моего мужа, и Арманьяк, первый слуга моего мужа, пришли ко мне и стали умолять спасти им жизнь. Я поспешила к королю Карлу и королеве-матери и бросилась им в ноги, прося их об этом. Они обещали выполнить мою просьбу…»

События Варфоломеевской ночи осудил даже Иван Грозный, который сам никогда не церемонился с врагами. Из письма царя императору Максимилиану II: «А что, брат дражайшей, скорбиш о кроворозлитии, что учинилось у Францовского короля в его королевстве, несколко тысяч и до сущих младенцов избито; и о том крестьянским государем пригоже скорбети, что такое безчеловечество Француской король над толиком народом учинил и кровь толикую без ума пролил».

Только король Португалии выразил свои поздравления Карлу IX после кровавых событий:
«Величайшему, могущественнейшему и христианнейшему государю Дону Карлу, королю Франции, брату и кузену, я, Дон Себастьян, милостью Божьей король Португалии и Альгарве, от одного моря до другого в Африке, сеньор Гвинеи и завоеваний, мореплавания и торговли в Эфиопии, Аравии, Персии и Индии, посылаю большой привет, как тому, кого я весьма люблю и уважаю.

Все похвалы, которые я мог бы Вам вознести, вызваны Вашими великими заслугами в деле исполнения священной и почетной обязанности, которую Вы взяли [на себя], и направленной против лютеран, врагов нашей святой веры и противников Вашей короны; ибо вера не дала забыть многие проявления родственной любви и дружбы, которые были между нами, и через Вас повелела сохранять нашу связь во всех случаях, когда это требуется. Мы видим, как много Вы уже сделали, как много и ныне делаете, и то, что ежедневно воплощаете в служении Господу нашему - сохранение веры и Ваших королевств, искоренение из них ересей. Все это - долг и репутация Ваша. Я весьма счастлив иметь такого короля и брата, который уже носит имя христианнейшего, и мог бы заново заслужить его ныне для себя и всех королей, своих преемников.

Вот почему кроме поздравлений, которые Вам передаст Жоан Гомеш да Сильва из моего совета, который состоит при Вашем дворе, мне кажется, что мы сможем объединить наши усилия в этом деле, столь должном для нас обоих, посредством нового посла, которого ныне я к этому приставляю; каковой - дон Диониш Далемкастро, старший командор Ордена Господа нашего Иисуса Христа, мой весьма возлюбленный племянник, которого я Вам направляю, человек, которому по его качествам я весьма доверяю и которому прошу Вас оказать полное и сердечное доверие во всем, что надо мне Вам сказать, высочайший, могущественнейший, христианнейший государь, брат и кузен, да хранит Господь наш Вашу королевскую корону и королевство под своей святой защитой».

Король Карл утверждал, что не ожидал такого кровопролития. «Даже мой берет ни о чем не знал» - говорил король.

По другой версии хронистов, король одобрил массовые расправы.
«Эта бойня предстала перед глазами короля, который взирал на нее из Лувра с большой радостью. Несколько дней спустя он лично пошел взглянуть на виселицу на Монфоконе и на труп Колиньи, который был повешен за ноги, и когда некоторые из его свиты прикинулись, что не могут приблизиться по причине зловония трупа, «Запах мертвого врага, - сказал он, - сладок и приятен».

Арест гугенотки

«В означенный день христианнейший король, облаченный в свои королевские одежды, явился во дворец и объявил парламенту, что мир, который он заключил с гугенотами, он вынужден был заключить по той причине, что его народ был измучен и разорен, но что в настоящее время, когда Бог даровал ему победу над его врагами, он провозглашает недействительным и ничего не значащим эдикт, который был издан в ознаменование указанного мира, и что он желает, дабы соблюдали тот, который был опубликован прежде и согласно которому никакая иная вера, кроме католической, апостольской и римской, не может исповедоваться в его королевстве».

Благодаря Варфоломеевкой расправе Екатерина Медичи снискала особую любовь подданных. Всего добрые католики награбили около полтора миллиона золотых.

Екатерина Медичи

«…Трагедия продолжалась целых три дня со всплесками необузданной ярости. Едва ли и теперь город успокоился. Награблена огромная добыча: ее оценивают в полтора миллиона золотых экю. Более четырехсот дворян, самых храбрых и лучших военачальников своей партии, погибли. Невероятно большое число их явилось, отлично обеспеченное одеждой, драгоценностями и деньгами, чтобы не ударить в грязь лицом на свадьбе короля Наваррского. Население обогатилось за их счет».

"Утром, у входа в Лувр"

«Жители Парижа довольны; они чувствуют, что утешились: вчера они ненавидели королеву, сегодня славят ее, объявляя матерью страны и хранительницей христианской веры». - писал современник событий.

Всего на благо королевства погибло около 30 тысяч человек. Через два года после кровавых событий король Карл IX умер на руках Екатерины Медичи. Предположительно, он был отравлен. Королева передала отравленную книгу своему врагу Генриху Наваррскому. Не догадываясь о яде, Генрих дал почитать книгу "кузену Карлу"... Так королева невольно убила родного сына.

Герб на любимой церкви Екатерины Медичи. По гербам у нас спец

Самое громкое событие XVI века и одна из самых кровавых религиозных боен в истории - Варфоломеевская ночь. Екатерина Медичи планировала лишь избавиться от верхушки гугенотов, но ситуация вышла из-под контроля, и под горячую руку попали даже добропорядочные зажиточные католики, не угодившие бедным соседям. О ночи, когда кровь в Париже лилась рекой и о том, какую роль в этой резне сыграла Екатерина Медичи, расскажет Екатерина Астафьева.

Флорентийская купчиха

Екатерина Медичи - пожалуй, одна из самых значительных фигур на политической арене Европы XVI века. Родилась она во Флоренции и в 14 лет вышла замуж за французского принца Генриха де Валуа. Тот, правда, свою итальянскую жену, прямо скажем, не любил и всячески старался ограничить ее доступ к государственным делам. А в 19 лет Генрих II полцарства бросил к ногам своей любовницы Дианы де Пуатье, которая была в два раза его старше. К тому же, воспитанной в купеческой Флоренции Екатерине приходилось несладко в свете: незнание этикета и французского языка вызывало презрение у придворных.

Екатерина Медичи

От унижений до безграничной власти

Король Франции Карл IX

Женщина на троне

Убейте их всех!

Карл Гун «Канун Варфоломеевской ночи»

Добрые католики на тропе войны

Франсуа Дебюа, изображение Варфоломеевской ночи

Паиньки-гугеноты

Изображение гугенотов как невинных жертв в данном случае не совсем верно. Дело в том, что и у протестантов было рыльце в пушку. Например, в 1567 году в Ниме французские протестанты устроили массовое убийство католических священников и монахов. Во время ярмарки они собрали важнейших католиков, убили их и бросили в колодец. Конечно, масштабы Мишелады в Ниме не сравнимы с Варфоломеевской ночью - в результате погибло около 90 человек. Но факт остается фактом: гугеноты занимали активную позицию в Религиозных войнах, и их никак нельзя назвать бедными овечками.

Эдуард Деба-Понсан «Утро у ворот Лувра». Екатерина Медичи разглядывает тела убитых